Кавказская война. Том 2. Ермоловское время

Ермолову удалось прежде всего устранить одну из причин беспорядков в горах Кавказа, искусно лишив грузинского царевича Александра его прежнего влияния. С царевичем было покончено без нарушения спокойствия в Дагестане. Но когда начата была постройка Грозной, когда встревоженные чеченцы, выставляя возведение крепости на их землях угрозой свободе всех кавказских народов, приглашали дагестанцев соединенными силами отвратить грозящую опасность, в горах Дагестана вспыхнул мятеж. Горцы собрались на совет и положили отправить пока на помощь к чеченцам белада Нур-Магомета с толпой конных и пеших аварцев. В то же время между ними возникает мысль образовать союз из всех дагестанских племен для совокупной борьбы с Россией. Аварский хан со своими сообщниками Хасаном дженгутайским и Сурхаем казикумыкским замыслили напасть на владения шамхала тарковского, а при удаче – и на богатую Кубинскую провинцию, прикрываемую незначительным отрядом генерала Пестеля, чтобы и их вынудить присоединиться к союзу. Авария, Мехтула и Казикумык действовали единодушно; к ним скоро пристала Табасарань, где Абдулл-бек ерсинский, зять Шейх-Али-хана, успел сформировать вооруженные скопища; в то же время сам Ших-Али при помощи персидского золота успел привлечь на сторону союза акушинского кадия и поднял воинственный, сильный и в высшей степени свободолюбивый народ акушинский. От шамхала потребовали, чтобы он отказался повиноваться русским, и часть его владений тогда же занята была мехтулинцами. Такое же требование предъявлено было и к уцмию каракайтагскому.

Ермолов, внимательно следивший за ходом событий, видел, что решающее значение в этом движении будут иметь акушинцы, а потому немедленно приказал генералу Пестелю с двумя батальонами пехоты и кюринской конницей занять пограничный с Акушой Каракайтаг, а от акушинцев потребовал присяги и аманатов.

Это внезапное требование смутило аварского хана, понявшего, что Ермолов проникает во все тайные замыслы Дагестана. Напрасно хан, под личиной дружбы, старался отклонить Ермолова от его намерения, обещаясь употребить все меры, чтобы удержать акушинцев спокойными и без аманатов. Ермолов, еще не имевший в руках очевидных доказательств измены аварского хана, показывал вид, что верит его словам, письменно благодарил его, но прибавлял, что так как он, аварский хан, упоминает о существующих в Дагестане обычаях, то должен сказать ему и о своем обыкновении: “Я, когда чего требую,– писал ему Ермолов,– то никогда уже того не переменю. Аманаты от даргинского народа мне надобны, и я их иметь буду, и присягу они дать должны. Может быть, хотят они иметь войска Великого Государя свидетелями оной, то и в этой чести я им не откажу”.

Двуличное поведение аварского хана, уже стоявшего тогда во главе вооруженной силы и в то же время писавшего приятельские письма Ермолову, побудило главнокомандующего к энергичным мерам. “Аманатов надо дать теперь, или будет поздно, – писал ему Ермолов вторично.– Если нет – постигнет мошенников наказание, а вашему превосходительству, как другу их, доставлю я удовольствие дать им у себя в горах убежище. Аманатов – или разорение!”

Названный “другом мошенников”, аварский хан понял, что ему не удалось обмануть главнокомандующего. Тогда он сбросил с себя личину покорности, призвал акушинцев и двинул их к Каракайтагу.

В октябре 1818 года до русского лагеря уже дошли тревожные слухи. Говорили, что дагестанцы в значительных силах сделали нападение на Пестеля, что бой длился два дня. Результаты сражения, однако же, еще известны не были, и только из Казиюртовского укрепления, на Сулаке, писали, что часть мятежников идет в Кубинскую провинцию, что сообщения с Дербентом прерваны и что последние предписания главнокомандующего Пестелю не могли быть отправлены.

Положение Ермолова было затруднительное. Приходилось действовать разом в Чечне и Дагестане, а между тем все войска, какими он располагал, до последней роты необходимы были под Грозной. Не имея возможности, по самому расчету времени, подать своевременную помощь Пестелю, Ермолов решился сделать диверсию в шамхальские владения, чтобы угрожать оттуда мехтулинскому хану, брату хана аварского, и этим отвлечь большую часть дагестанцев от преследования Пестеля. Он хорошо понимал, что образумить горцев можно только быстрыми, решительными действиями и поучительным уроком, какого они еще никогда не испытывали – и поход в Дагестан был решен безотлагательно, несмотря ни на малочисленность войск, ни на позднюю осень, ни на всю затруднительность действий в незнакомых горах, куда еще ни разу не проникало русское войско.

И двадцать пятого октября пять батальонов пехоты, триста казаков и четырнадцать орудий уже выступали из Грозной. Стояла грязная и сырая осень. Слякоть и дождь предвещали большие затруднения в походе, но привычные к лишениям всякого рода кавказские войска весело переправлялись вброд через Сунжу.