Кавказские Дни. Парижские Дни.

Он со стоном уселся в постели и начал уговаривать меня. Без очков он казался мне еще противнее.

- Вы бестолочь! Как можно любить такого человека? Только посмотрите на себя! - Я бранила и бранила его. В сущности, я была несправедлива к этому человеку. В чем его вина? За что я так взъелась на беднягу? Наконец, умолкла, он всхлипнул. и снова уснул. Я была в шоке! Около трех часов ночи стало очень холодно. Сначала это меня обрадовало: вот заболею, умру, обреку этого бездушного чурбана на пожизненные муки совести. Возможно, и на смерть! Вот, уж, посмеюсь тогда! Хотя, если умру, то, как же посмеюсь?..

Меня обуяла глубокая печаль, стало жаль свою загубленную молодость. Я заплакала. От одиночества и тоски. Из-за этого человека, который спит в теплой постели, я испытываю муки. Стала плакать громче - пусть очнется наконец. Но он так крепко спал. Я пустилась в рев. Безуспешно! Пришлось столкнуть со стола какую-то вещицу. Она упала и загремела. Грандо, наконец, проснулся и спросил, глядя на меня:

- Что такое? Ты еще в кресле? Да еще раздетая! Бедная малышка, ты совсем спятила!

Он бросился ко мне, взял в охапку. Я дрожала от холода, гнева и усталости. Хотела посопротивляться, но усталость взяла верх. Я позволила донести себя до кровати. Под одеялом лучше, чем в раю! А Люсьен, убрав препятствия, которые я создала, снова приступил к любовным усладам. Физическая близость с ним доставляла мне удовольствие, которого я так давно была лишена. Больше в нем ничего мне не нравилось. Ему не хватало утонченности и духовности Жерома. Я хотела иметь мужчину - настоящего парижанина. И себя я считала парижанкой. Грандо был малокультурен и грубоват, потакая мне, показывал свою слабость. На те страдания, которые я ему причиняла, бедняга отвечал лишь глубокими вздохами. Тем не менее, не будь он так терпелив и благосклонен к столь своенравной даме, наши отношения не протянули бы и нескольких дней.

После нашей такой сложной первой ночи, Грандо вернулся в Орлеан и написал письмо. Он приглашал нас -

Гюльнар, Жерома и меня - в гости к концу недели: «Усталость прошедшей недели мы снимем вместе с нашим очаровательными цветами Востока».

Посмеявшись над содержанием письма, «цветы Востока» приняли приглашение. Жером повез нас в Орлеан по дороге, которая даже в субботние дни не была перегружена транспортом. По сравнению с другими дорогами, ее не окружал яркий пейзаж. Но меня очаровали поля, старые деревенские постройки, башенки церквей, которые виднелись повсюду. С тех пор как я приехала в Париж, это было мое первое путешествие. Я вспоминала голую степь, скудную растительность, живущую только за счет искусственного орошения в тех краях, где выросла. Сравнивала увиденное здесь с тем, что было знакомо прежде там: нефтяные вышки с колокольнями, каменистую степь с зелеными лугами, высокие леса с низкорослыми инжирниками, церкви с мечетями, белокурых детей с чернявыми ребятишками, играющими в альчики, христианские кладбища с мусульманскими. Я делала эти сравнения не потому, что тосковала, наоборот, меня радовало, что отдалилась от прошлого. Вряд ли кто-то еще так радовался бы, оторвавшись от корней или чувствовал себя так спокойно в «ссылке». Это желанная «ссылка»! По прибытии в Орлеан я была восхищена его красотой. И снова сравнивала Орлеан и Баку. Орлеан - второй город во Франции, где я оказалась. Жером и на этот раз просвещал нас, рассказывая историю Орлеанской девы, об окружении города англичанами, об Жанне Д’Арк, разбившей их, показывал городскую ратушу, площадь Марруа, берега реки Луары, разделившей город на две части. Наш добровольный учитель, не утомляя учеников, беспрерывно просвещал нас. Из него получился бы замечательный педагог. Но Жером предпочитал вести независимую жизнь. Кажется, ни Гюльнар, ни я не оценили в должной мере своего замечательного учителя, его всесторонне развитой личности, утонченности, благородства, терпения, веселого нрава.

Урок истории был завершен, и Жером привез нас на окраинную улицу с тротуаром, заросшим травкой. Он остановил машину у белого здания, вероятно, Грандо уже ждал нас. Ворота зеленого двора распахнулись, и мой друг, улыбающийся и взволнованный, встретил нас. Как часто его сентиментальность напарывалась на мое презрение! Бедный Люсьен не раз это испытал.

Машина въехала во двор. Дом будто дремал, прикрыв небольшие окошки - глаза. Этому милому дому уже двести лет, и он впервые встречал таких гостей. Наверное, люди другого «племени» показались ему странными. А мне вдруг почуялось, что дом-добряк подмигнул.

- Моя очаровательная музме, - шептал мне на ухо Грандо, обхватив за талию.

Мы вошли в гостиную на первом этаже. Кругом стояли кресла, зеркала, вазы, дорогие сверкающие предметы. На стенах висели картины с нагими детьми, женщинами и мужчинами. Гардины, гобелены, искусственные цветы были просто восхитительны.