- У вас прекрасный дом, - сказала Гюльнар. Это было искренне. В Баку любили дома с коврами. Отец Гюльнар построил дом в смешанном стиле арабика-готика-ренессанс. Тот дом тоже был красиво и богато убран. Но Жером не разделял вкусов своего кузена и в душе, наверное, смеялся над нами, думая, что следует поработать относительно наших вкусов.
Перед обедом на стол подали легкое вино. После выпитого все стало казаться мне глупым сном: что мы тут, во Франции делаем, если даже через несколько лет после приезда не искоренили в себе дух ислама? Я вспоминала бабушку, все еще закутанную в чадру и живущую по календарю-хиджри. Чтобы она подумала, увидев нас в компании этих мужчин? Воспоминания о прошлом ввергли меня в уныние. Разве не следует радоваться разлуке с ним? Почему же так хочется плакать? Пытаюсь взять себя в руки и не привлекать внимания собеседников. К счастью, они так увлечены беседой, что не замечают моего настроения.
Когда человек меняет климат, в его организме происходит перестройка, срабатывают защитные механизмы. Такие же изменения присущи и психике человека. Это сложный процесс и часто сопровождается тяжелой депрессией. В редких случаях такие перемены приносят хорошее настроение и ощущение счастья. Даже очень сильные натуры чувствуют влияние внутренних «водоворотов». Меня такие перемены будто сжигали изнутри, лишая покоя. Постоянный «выброс» отрицательных эмоций обусловлен именно внутренним противостоянием. К сожалению, от этого страдают окружающие меня люди. Они-то не виноваты ни в чем - вот я и не ищу оправдания.
Я слушала беседу Жерома, Гюльнар и Люсьена и презирала их. Гюльнар за то, что играет роль простушки, Гран-до за его очаровательную сентиментальность, и Жером вдруг стал казаться мне не настоящим. Но больше всех я ненавидела себя! Хотелось убежать подальше отсюда и выплакаться. А вместо этого пришлось пройти с ними в столовую. Комната была богато, но безвкусно обставлена. Правда, еда мне очень понравилась. Вот он пример моей противоречивости: плохое настроение ничуть не мешало хорошему аппетиту. Я ела за двоих, но не стала больше любить Грандо. Мое сложное отношение к нему было заметно. Хотя, что тут сложного? Просто моему телу он нравится, а сознание отвергает его. Меня тяготила его малокультурность, плаксивость, слабость вне постели. Я очень скоро поняла, что Люсьен недалекий человек. Первое время тот недостаток скрывался его доброжелательностью ко мне и физическим умением. А потом и они стали безразличны. Да и кто в этой области изобрел нечто особенное? Грандо и сам был виноват в моем дурном характере. Некоторые люди, как книги или произведения искусства, по-разному воспринимаются. Одни превращают тебя - в ангела, другие - в дьявола. Общаясь с
Грандо, я становилась жутким бесом. Постоянно унижала его, попрекала недостатками. А сама-то чем лучше? Если говорить откровенно, у меня недостатков, ох, как немало. Как говорят у нас, незрячий незрячего слепым обозвал.
Вкусная еда не улучшила моего дурного расположения духа. Наоборот, настроение мое все ухудшалось. Сейчас я готова была умереть! И вовсе не от томящей меня печали, а от какой-то необъяснимой усталости и скуки. И Грандо, и Жером надоели мне. Все сказанные до сих пор добрые слова, замечательные истории, потеряли смысл. Я была занята самокопанием!..
На десерт подали клубничное мороженое. Грандо многозначительно посмотрел на меня.
- Цвет клубники - это цвет надежды, - произнес он.
Мы вернулись в гостиную. При электрическом освещении предметы в помещении блистали еще ярче. То ли от того, что еда была обильной, то ли дурное настроение (болезнь заразная), но разговор не клеился. Даже Жером выглядел усталым. Все казались какими-то опечаленными. Может быть, мне так показалось.
- Моя маленькая музме, вы устали. Не хотите ли поспать? - произнес наконец-то Грандо.
Жером и Гюльнар поднялись наверх, а я поплелась за своим «возлюбленным». Мы вошли в комнату, уставленную вещами и цветами. Какая нелепая обстановка! Красная лампа освещала красным светом красное покрывало на кровати. Но это еще что! Комнату наполнял голубой дымок: в честь меня в комнате жгли ароматическую бумагу!
- Дорогая, я хотел сделать тебе сюрприз, чтобы ты почувствовала себя как дома, на Востоке. Правда, аромат еще не так силен.
Люсьен вынул из шкафчика пачку «армянской бумаги» и стал бросать ее в огонь. Комната превратилась в коптильню. Нет, в курильню опиума.
- Умоляю, открой окно! - задыхаясь, едва выговорила я.
Несколько дней назад Гюльнар делилась с Жеромом:
- Этот Николай почти не тратит денег, а такой нахал! Интересно, чтобы он делал, обеспечивая мое содержание. Шагу не дал бы ступить! Эх, да здравствует Отто! Верно, Жером?
- Хотя я и не знаком с ним, но чувствую, что это благородный человек. Его ошибка в том, что, оставляя вас подолгу одну, господин Отто вредит себе же.