Кавказский рубеж. На границе с Тьмутараканью

Другого славянского героя, Лавриту, адыгейцы называли Лавристаном. Он, согласно песне, в калым своей невесте (конечно, в антских преданиях звучало иное, славянское название выкупа за невесту — «вено») включил пленников из византийских провинций Мизия (земли современной Болгарии) и Дакия (теперь на её месте расположилась Румыния). Он ходил на Русь (суля по всему, дунайскую). Историю же, обессмертившую имя Лавриты-Лавристана, адыгейские певцы передали настолько схоже с византийцем Менандром — донесшим до нас имя славянского вождя, — что просто диву даёшься. Точно так же, как и хронист Восточного Рима, адыгейские певцы рассказывали, что послы Аварского кагана «Байкана» — того самого Байана, что хвастался безразличием к судьбе своих славянских воинов, — потребовали от Лавриты-Лавристана дани. Князь и младшие вожди отказали им, «отвечая гордыми и неприятными речами». Менандр на этом месте сообщает о приведённых мной выше «дерзких и гордых» словах Лавриты. Дерзить начали в ответ и надменные степняки — и до того разъярили славян, что те, позабыв священную неприкосновенность послов, перебили их. Получив повод для войны, аварский правитель двинул свои полчища на Дунай, и Лаврита погиб, защищая свою землю.

От рук авар Байана принял смерть и ещё один славянский вождь той поры — Мезанмир Идарич[20], которого адыгейские легенды величают «Маремихо, сын Идара». Этот как раз погиб в посольстве к аварам — некий недоброжелатель антов по имени Котрагиг нашептал кагану, что, убив князя, справиться с антами будет много легче.

Увы, негодяй оказался совершенно прав. «С тех пор пуще прежнего стали авары разорять землю антов, не переставали грабить её и порабощать её жителей», — заключает рассказ об этих событиях летописец Восточного Рима.

Любопытно, что остатки аваров, в Европе после падения каганата попросту вырезанных озверевшими данниками («и погибоша аки обре», отмечает летописец), сохранились в Дагестане — это всем хорошо известный народ аварцы, славный впоследствии не столько воинскими достижениями, сколько отличными оружейниками — «шеломы оварьские» упоминает «Слово о полку Игореве».

Однако ещё занимательнее тот след, что соседство сославянами оставило в фольклоре другого кавказского народа — чеченцев. В преданиях их упоминается некий Пиръо или Пиръон падчах (падишах). В первом из них ему прямо приписывается Божественное могущество Творца: «Люди говорят, — гласит чеченское предание, — что Пиръон-падчах создал небеса и землю. Чтобы забраться на небо, нужно много времени. Настолько много, что если гнать на небеса осла, то понадобится столько времени, что трёхгодовалый осёл по возвращении сдохнет от старости». Вторая легенда уже противопоставляет Пиръона «богу» — не то Аллаху, не то собственному божеству вайнахов. Немногие знают, что чеченцы, нынче ставшие чуть ли не лицом — и надо сказать, очень неприятным лицом — исламского мира, ещё два столетия назад были язычниками и поклонялись своим племенным богам. «Пиръон спорил с богом. По краю Вселенной он сделал навесы из бронзы наподобие небес. По ним он с шумом катал бочки, лил из них воду». Третье сказание говорит: «Пиръон создал медные своды небес. Он заставлял женщин подниматься на самодельные своды небес и оттуда лить воду». Иногда его называют сыном Селы — вайнахского Громовержца. Есть ещё легенды, как Пиръон достал для людей из подземного мира первую мельницу, и о том, что грозный владыка очень уважал стариков, любил детей и безмерно почитал хлеб, за неуважение к которому наказывал строго. Естественно, две первые заповеди вполне понятны и естественны для чеченцев, живущих и по сей день родовым строем, но вот заповедь о любви к хлебу не слишком типична для горского народа, чьим главным пропитанием были охота, скотоводство да разбойные набеги на соседей.