Кавказцы или Подвиги и жизнь замечательных лиц, действовавших на Кавказе. Книга II, том 3

Это было начало ужасной желчной горячки. Врачи открыли кровь и предписали сильный прием Меркурия, – тогда единственное средство в Тифлисских болезнях, но лекарство не было вполне принято Николаем Мартьяновичем и это, по мнению пользовавших, имело важное влияние на неуспех в переломе болезни; ибо хотя в следующий день и убедили его принять остальное количество, однако и уже не оказалось должного действия. – 7-го числа больной почувствовал себя лучше и занимался в постели делами. 8-го был сильнейший пароксизм, продолжавшийся 24 часа, но 9-го он снова получил облегчение, и чувствовал себя столь хорошо, что делал распоряжения по службе, подписывал (на постели) бумаги и принимал тех, кто имел в нем нужду. В этот же день с окружавшими, близкими ему, с особенным чувством разговаривал он об искреннейшей дружбе, связывавшей его с родными, далеко, в благодатной России, по любви к Престолу и Отечеству им оставленными. Казалось, тогда возымел он полную надежду на выздоровление, хотя накануне, от мучительных страданий, отчаивался в жизни. В 2 часа Паскевич и многие другие посетили генерала, и нашли его даже в хорошем и веселом расположении духа. Но смерть уже витала над страдальцем. К вечеру он снова почувствовал себя хуже. Это было началом ужасного пароксизма, всю ночь и 10-е число до самой кончины продолжавшегося. Все медицинские пособия были тщетны, – страдания усиливались более и более; – в полдни руки и ноги начали холодеть; но больной сохранял всю память, иногда забывался, однако скоро приходил в себя, и от сильной боли с трудом отвечал на вопросы. Дыхание час от часу делалось медленнее и тяжелее. Он сам чувствовал приближение смерти, за несколько минут до кончины приобщился Св. Таин, простился со всеми приближенными, изъявил желание быть погребенным в Россиии тихо скончался. Главнокомандовавший, навещавший его каждый день, и бывший за несколько часов пред кончиною, приехал еще раз, но не нашел уже в живых усердного и деетельного своего сподвижника, только что закрывшего глаза, и был чрезвычайно тронут неожиданною его кончиною.

Из близких при Николае Мартьяновиче находился только родной брат первой его супруги, камер-юнкер (ныне в должности гофмейстера) Никита Всеволодович Всеволожский, за два дня перед тем приехавший в Тифлис. Супруга его, Елисавета Сергеевна, незадолго перед тем отправилась в Москву и в это время также лежала на одре болезни и скончалась чрез три недели, 31-го октября, в цветущих летах, не зная о смерти любимаго мужа.

Таким образом пал, если не на поле брани, то на поле службы и чести, – посреди ревностных забот, способствовавших успехам храбрых Кавказских полков и посреди попечений о благе вверенного ему края, достойный воин времен Благословенного и прозорливый правитель первых лет царствования Незабвенного, – на 44-м году своей общеполезной, драгоценной отечеству жизни.

«Неудивительно – говорит современный некролог[47],– что все с душевным истинным прискорбием оплакивают невозвратную потерю генерала Сипягина. Можно смело сказать, что Отечество лишилось в особе его одного из первых граждан своих; общество – прекрасного и добродетельного человека; подчиненные – лучшего начальника; окружающие – благодетеля; близкие знакомые – благороднейшего друга. Высокими качествами души своей он успел снискать и заслужить от всех любовь и уважение. Но Грузия, и особенно Тифлис, обязанные ему всеми улучшениями по внутренним и внешним частям, навсегда сохранят его память».

Это было мнение общее всех коротко знавших Николая Мартьяновича[48]. Многолетний друг его и некогда сослуживец по Семеновскому полку, граф Дибич, – на следующий год перешагнувший непроходимые Балканы, – как бы в доказательство, что для русского солдата нет местностей неприступных и внесший знамена Николая в вторую столицу Османов, – искренно жалел о рановременной кончине нашего героя и считал смерть его потерею государственною.

Сипягин был высокого роста, сложения крепкого и стройного, имел голос приятный и обладал примечательным даром слова. С подчиненными своими обращался он чрезвычайно ласково, но в отношении к старшим вел себя с холодною вежливостию. Дружба его была чистая, благородная. Никакия обстоятельства не могли ослаблять его приязни. – Обряды Церкви Николай Мартьянович соблюдал свято. Деетельность его была изумительна. От семи часов утра до ночи он был постоянно в трудах. Гибкий и образованный ум его не знал покоя.

Одним словом, везде находил Сипягин пищу деетельности своей: новые предположения, преобразования, улучшения беспрестанно роились в его голове.

Одно из душевных его качеств было то, что он был ревностным ценителем других. «У Кутузова, – говорил он, – и в старости виден был полет гения». Всегда и охотно напоминал он о подвигах сподвижников своих и никогда не упоминал о том, что к нему самому относилось.