Положение было нестабильным не только на Дону. В 1705 г. из-за злоупотреблений царских чиновников взбунтовались башкиры. А затем полыхнуло в Астрахани. Сюда с запозданием дошла кампания по бритью бород и переходу на немецкую одежду. В Москве-то она прошла гладко — при Федоре и Софье большинство знати и администрации уже ходили бритыми. Иное дело в провинции. Когда астраханцев перестали пускать в храмы в русском платье или тут же в церкви резали полы кафтанов, они возмутились. Убили воеводу Ржевского и 300 чиновников. К ним присоединились стрельцы Красного и Черного Яра, Терский городок — в нем стрельцы и казаки прикончили полковника Некрасова.
Но Яицкое войско бунт не поддержало — оно вместе с царскими войсками еле отбивалось от башкир. Несмотря на притеснения, не поддержал и Дон. Казаки на кругу подтвердили верность Петру и выслали против астраханцев отряд Максима Фролова и Василия Поздеева. Они заняли взбунтовавшийся Царицын, казнив сто зачинщиков, вынудили сдаться мятежников в Черном Яру. Таким образом восстание было локализовано, и подошедшее войско Шереметева подавило его. Правда, в результате бунта Петр одумался, приостановил свои требования о бородах и одежде для Поволжья, Терека, Дона, Яика, Сибири. А донцов наградил очень щедро. Прислал «честные клейноды» — знамя, бунчук, серебряный атаманский пернач, 6 станичных знамен. Выдал огромное жалованье — и казаки на эти деньги заложили каменный собор в Черкасске [63]. За доблесть под Азовом и в Лифляндии никогда таких наград не было, а за рейд против астраханцев — пожалуйста!
Между тем Дону приходилось очень трудно. Его казачье население насчитывало 60 тыс. человек обоего пола (без бурлаков). Из них 10 тыс. находились в армии. А оставшимся требовалось выполнять свалившиеся на них дополнительные обязанности, как-то обеспечивать себя и ушедших на фронт. Но и враги этим не преминули воспользоваться. Осенью 1705 г., когда казаки, остававшиеся на Дону, вышли на облавные охоты, на их городки напали кубанские татары. Погромили, пожгли. И казакам со звериных ловов пришлось бросаться в погоню. Настигли врагов, отбили людей, угоняемых в полон, уведенный скот.
А в 1707 г. прикатилась новая беда. Царь прислал карательную экспедицию князя Юрия Долгорукого с тысячей драгун — все-таки «сыскать» беглых. Казаки заволновались. Указывая на это, войсковой атаман Лукьян Максимов
сумел уговорить князя, чтобы не начинать сыск в Черкасске, спровадил на Донец, дав в провожатые старшин. Но там начался беспредел. «Беглыми» объявляли всех, кто родился не на Дону — хотя при прежних царях переселение не возбранялось. Например, в Обливенском городке, лишь 6 казаков было признано «старожилыми», а более 200 «беглыми». Вела себя экспедиция, как в завоеванной стране. Пороли, пытали, вынуждая признаться «беглыми». За попытки сопротивления казнили на месте. Грабили, жгли дома «беглых», насиловали женщин. Офицеры, привыкшие обращаться с крепостными девками, по-хозяйски требовали вести приглянувшихся казачек к себе «на постелю». Нахватали 3 тыс. пленных.Вот и что оставалось делать донцам? Восстать? Но их родные находились в царском войске! Да и как же восставать против России, ведущей тяжелое единоборство с врагом? А с другой стороны, разве не царь прислал карателей? Разве это было своевременно? Многие данные говорят о том, что уничтожение экспедиции было организовано самим войсковым правлением [55]. Это стало необходимостью не только для наказания наглецов. Среди беглых были и дезертиры, а за их укрывательство полагалась смертная казнь. То есть в любом случае последовали бы новые репрессии. Но убить Долгорукого требовалось без особого шума — прикончил неизвестно кто, и шито-крыто. В условиях войны, глядишь, следствие затянется, да и сумеет ли концы раскопать… Исполнителем стал Булавин. 8 октября Долгорукий с 4 офицерами и 40 драгунами прибыл в Шульгин городок, а ночью налетели казаки и перебили их. При этом черкасские старшины, сопровождавшие карателей, благополучно «сумели убежать».