Казачий адмирал (СИ)

Судну предстояло грузиться еще несколько дней, поэтому я поселился на постоялом дворе рядом с портом, сняв большую комнату с двумя кроватями. На второй спал Иона. Сразу по приезду я разрешил ему поехать обратно, но, как догадываюсь, юноша не спешил начать самостоятельную жизнь. До сих пор за него принимал решение кто-то другой, и теперь Иона ждал, когда останется один и впервые будет вынужден сделать выбор. Люди этой эпохи не понимают и не принимают индивидуализм. Толпой им привычней.

Убивая днем время, мы гуляли с ним по городу. Для Ионы многое было в диковинку. Сейчас Триест — маленький, тысячи на четыре жителей, сонный городок, входит в герцогство Крайна Римской империи, то есть под немцами. Раньше принадлежал Венецианской республике. В бытность венецианцем я собирался сплавать в Триест, прикупить в его окрестностях земли для выращивания зерновых, которых постоянно не хватало в Венеции, но так и не сподобился. В двадцать первом веке, когда я побываю здесь в первый раз, город уже будет итальянским. Мы тогда пришли за большими, многотонными трансформаторами «Сименс», которые должны были отвезти в американской порт Хьюстон. Попали на выходные, потом еще пару дней ждали, когда судовладелец и грузоотправитель порешают вопросы, и день грузились, так что у меня было время прогуляться по Триесту. Тогда он тоже был сонным, но количество жителей выросло раз в пятьдесят-шестьдесят. Мы стояли на противоположном берегу бухточки на окраине города. На пустыре неподалеку от проходной ночевали автофуры из разных стран Европы, в том числе и российские. Впрочем, проходная — это громко сказано. К причалу вела асфальтная дорога, к которой от склада подходило сетчатое ограждение. Ворот не было. Метрах в пятидесяти от этого места под навесом сидели на стульях, похожих на шезлонги, двое охранников. Всю смену они или болтали, отчаянно жестикулируя и смоля одну сигарету за другой, или дремали. Одна смена состояла из старого сухощавого мужчины и девушки лет двадцати шести, обладательницы слишком широкой задницы. Эти говорили мало, я даже подумал, что муж и жена. Старик обычно кемарил, а девушка просматривала глянцевые журналы.

В первый же день, я, подумав, что они склады охраняют, сразу пошел в город. Девушка догнала меня за пределами охраняемой территории.

— Синьор, синьор! — окликнула она и на очень плохом английском попросила показать паспорт.

Мой итальянский был лучше ее английского, поэтому спросил на ее родном языке:

— А зачем?

— Я должна проверить вас по судовой роли, — ответила она.

Тут только заметил, что в руке у нее распечатанный мною на принтере экземпляр судовой роли, три штуки которых я по приходу отдал судовому агенту.

— Пункт первый, капитан, — подсказал я, отдавая ей паспорт.

— Я так и подумала! — радостно улыбнувшись, словно с первой попытки угадала слово в «Поле чудес» (или как у них называется подобная телепередача, в наличии которой я нисколько не сомневался?), произнесла она.

— Как тебя зовут? — спросил я, пока она проверяла.

— Консуэло, — ответила девушка.

— Это не о тебе Жорж Санд написала роман? — попробовал я пошутить.

— Кто такой Жорж Санд? — просила Консуэло.

К тому времени я уже привык к необразованности западноевропейцев, поэтому коротко просветил ее об этой бездарной писательнице, пробившейся только благодаря трансвестизму. Судя по текстам без конца и без начала, Жорж Санд понятия не имела о вагинальном оргазме и, как следствие, о красивом или хотя бы логичном финале. Катарсис случается из-за того, что наконец-то добираешься до конца ее опуса.

Охранницу Консуэло поразили то ли мои познания в литературе, то ли владение итальянским языком, который учится за два месяца и так же быстро забывается, то ли моя должность, то ли все вместе, и она дала понять, что не прочь углубить знакомство. Я не отказался, но и не углублял сильно, потому что она хотела серьезных отношений, поскольку засиделась в девках, а молодые земляки замуж не брали. Старый русский капитан тоже не решился. Мои представления о прекрасном разбивались о ее широченную задницу.

В семнадцатом веке в Триесте все еще есть остатки римского амфитеатра, уже есть крепость Сан-Джусто и еще нет много чего, включая замок Мирамаре и огромную площадь Единство Италии с фонтаном и памятником императору Карлу, забыл под каким он номером. Глянув с определенной точки на этот памятник, сразу вспоминаешь Одессу: «Если встать на крышку люка, посмотреть на руку дюка…». На площади Единство Италии крышки люка в нужном месте не было, зато из руки Карла торчало кое-что более длинное, чем у Ришелье, а потому заметное с большего количества мест.

Во время одной из прогулок вдоль Гранд-канала, где в будущем будут стоять яхты, а сейчас в основном разгружались рыбачьи суденышки, нам повстречался долговязый вояка, который гнался за вербовщиком — мужчиной лет сорока, из свернутого носа которого ручьем текла кровь, — колотя его по спине палашом в ножнах.

— Я тебе, сукин сын, покажу, как пытаться надуть меня! — орал по-немецки вояка на бегу.