Казачий разъезд

«Может быть, русские не испытывают страха смерти, — думал Крман, — и, наверное, полагают, что жизнь бесконечна, что сами они — лишь частичка, крупинка огромного мира. Для нас с нашей смертью рушится Вселенная, а для них… Что для них? Сразу и не понять. Почему они идут в бой не только в составе царских полков, но и сами по себе, зачастую зная, что их ждет верная смерть? Тяжело — ох, тяжело! — быть отцом русского сына… Никогда толком не поймешь, кто же твое дитя!»

Сумка почтового курьера

Мы с вами уже знаем о разных видах существовавшей в ту пору почты — голубиной, регулярной и специальной. Изобретательные люди пытались использовать для спешных депеш также дрессированных собак. Частенько письма сплавляли по речкам, привязывая закупоренные бутылки к бревнам. Но то, что придумал бывший мальчишка-пирожник, возведенный царем Петром в полудержавные властители, князь Александр Данилович Меншиков, кажется, еще не приходило в голову никому. Меншиков предложил отправлять в осажденную Полтаву письма, вкладывая их в пустые пушечные ядра. Шведы ничего не могли понять: с какой стати русские время от времени стреляют по своим же? Вдруг из-за реки какая-нибудь из русских пушек ударит по крепости и умолкнет. Это походило на сумасшествие. Даже в этой необъяснимой войне без классических баталий такие поступки все равно казались чем-то диким.

Между тем «ядерная» почта действовала успешно. С ее помощью Келину было сообщено о том, что русская армия концентрируется на другом берегу Ворсклы, ожидаются новые подкрепления и его, Келина, задача — как можно дольше сковывать у Полтавы основные силы Карла. Генеральная баталия уже не за горами. И хотя все русские генералы не сомневались, что теперь уж со шведским нашествием будет покончено, осторожный Петр решил действовать наверняка. Он даже объяснил Келину, что надо будет делать в случае, если шведы одержат победу. Как шведы могли одержать победу, никто из окружения царя не понимал. Но Петр решил предусмотреть все возможные варианты, чтобы на каждый найти ответ и контрдействие. Если генеральная баталия по каким-то причинам закончится в пользу шведов, то Келину надлежало идти со своим гарнизоном на прорыв, чтобы соединиться с основными силами, ибо на мир с Карлом никто и ни при каких обстоятельствах не пойдет.

Теперь мы вас познакомим с письмом, которое было отправлено не с курьером и не с помощью «ядерной» почты. Его повез из-под Полтавы во Львов известный вам купец Михайло, который в тот год поспевал всюду.

«Я так давно не писал тебе, Мария, что сейчас не знаю, с чего начать. Да и Михайло меня торопит — ему пора в путь. О наших делах здесь писать незачем — Михайло расскажет. Да к тому же очень скоро под Полтавой все решится. Верю, что в нашу пользу. И говорить мне с тобой сейчас хотелось бы о другом… Два дня назад сидел я на берегу реки. Тут она не такая уж широкая, хотя и не мелкая. Смеркалось. Вода казалась жирной, тяжелой и текла спокойно, будто нет такой силы, которая могла бы остановить ее. Точно так же, как нет силы, которая заставила бы солнце подниматься на западе, а заходить на востоке, день сделать ночью, а ночь сделать днем. Не всевластен человек. Он смертен, а природа бесконечна. Уйдем мы, но так же будут бродить по небу тучи, будет течь река и светить солнце. Потом вдруг подумал: а с какой стати я себя отделяю от той же реки, от того же солнца? Они — природа. Но ведь и я — часть природы.

Потому я тоже вечен, как она сама, как вечен человек. Живы рядом с нами великие греки и римляне, жива в каждом из нас Византия, живы те воины, что полегли на поле Куликовом. Так и мы позднее воскреснем в других… Об этом догадывается и этого боится Мазепа, хоть хитрый старик пытается самому себе и другим доказать обратное, словчить и обмануть природу, эту тяжело и мощно текущую реку, уговорить ветер не дуть, а, свернувшись калачиком, посидеть тихонько где-нибудь в лесу под кустом… Может быть, тебе не совсем понятны мои мысли. Да я и сам не умею найти точные слова. Карл должен погибнуть. Мы одержим победу. Когда кончится война, я, если хватит таланта, напишу книгу о том, почему иначе и не могло быть…

Часто видится мне Львов. Отсюда он представляется дремлющим на берегу реки с удочкой в руках старичком, вспоминающим молодость и былую славу.

Сам не пойму, хочу ли возвратиться домой. Боюсь, что теперь, после всего того, что повидал здесь, буду тосковать в той тишине и уюте, которыми Львов одаривает всех. Но обо всем этом — при скорой, я надеюсь, встрече. Михайло уже на коне. Ждет письма. И слова не ложатся на бумагу, будто чувствуют чужое присутствие.

Твой Василий».

Петька и ветер