Казачка. Книга 1. Марина (СИ)

Сколько деликатных и неделикатных персональных дел доводилось разбирать Константину Григорьевичу за годы работы в горкоме. И скольких солидных мужиков повидал он в своем кабинете, которых прошибала самая натуральная бабская слеза, когда дело касалось детей, угодивших, в ту или иную житейскую хреновину. И разве мог он предположить, что вот так предательски будет дрожать у него губа, когда он будет спрашивать про своего — «а что с его уголовным делом»… Большие детки — большие бедки — так баба Клава — покойница говорила.

— Так что же с делом?

— Понимаешь, если бы там был простой угон — не было бы никаких лишних вопросов…

Вот! А ведь было время, когда Петя Маховецкий и не смел его — Константина Григорьевича так запросто — «на ты». Как все меняется! Сик транзит глория мунди… Партия теперь не в моде — все эти, было заискивавшие перед ним городские начальники — в один момент партбилеты посдавали. А некоторые еще и выкобенивались при этом- мол верните партвзносы за два последних года! И сам Константин Григорьевич — девальвировал во власти, но и Петя… Петр Тимофеевич — гляди как вырос — из замов городского ОБХСС — в начальники городского управления… Растут люди.

— Не простой там угон оказался. Гаишники утверждают, что дэ-тэ-пэ на этой машине в этот день было совершено. Наезд на пешехода… С телесными средней тяжести и потерей здоровья. А это все сильно усложняет.

— А что девчонка эта?

— Свидетельница? Сама путается, показания меняет все время. На нее нажми — она чего хош подпишет. Дело такое — скользкое, она по идее то — соучастница.

— Короче, можешь помочь?

Петр Тимофеевич взглянул Константину Григорьевичу прямо в глаза и сказал, -

— Трудно это будет, Константин, было бы это у нас в городе — сам понимаешь, в момент бы все уладили…

— Но есть же у тебя связи в конце — концов. Все — таки начальник городского управления — не хрен собачий!

— Так то оно так, да Ростов — это область, хоть и соседская, да не наша…

— Ты не крути, можешь помочь, или нет? Если деньги понадобятся…

— Пока без денег обойдемся. Будем пробовать то, что можем.

— И главное — чтоб парня с факультета не отчислили, ты же сам юрист — понимаешь, как важно ему биографию чистую иметь.

— Все понимаю, Константин Григорьевич, все понимаю. Женить тебе твоего Мишку надо, чтоб остепенился… Тогда и не попал бы в такую историю — гулянка, пьянка, угон, драка…

— Да не время сейчас об этом, Петро!

— Да как не время? Об этом — всегда время… Вон у меня — Галка — чем не невеста? Може породнимся, а, Константин Григорьевич?

— Ты серьезно?

— А что? Али мы вам не хороши теперь?

Кровь было бросилась Константину Григорьевичу в лицо.

— Ты и правда, вижу — серьезно…

— А что, Мишке твоему самая верная и заботливая жинка будет. Я ж знаю, как она по нему сохнет! А что не красавица — так и ему спокойней будет. Красивая, как у нас старики говорят — это для чужого дядьки жена, а для себя — важно, чтоб любила.

— Думаешь, он меня послушает?

Константин Григорьевич еще надеялся как то уклониться от навязываемой ему унизительной сделки. Но судьба — такая штука — как вцепится мертвой хваткой — уже не отпустит.

— Послушает… Обязательно послушает. Он же с Маринкой Кравченко тебя послушал, а тут и подавно послушает…

— И все то ты знаешь, Петро!

— Работа такая, кум ты мой, дорогой! Работа такая… И все знать — и выручать, когда надо.

Эх, и хороши же эти южные свадьбы! Может там — где то на Севере России, они тоже хороши, но здесь — на Ставрополье, для молодоженов просто рай.

Столы накрыты в саду. А на столах — само природное изобилие. Какие краски! Разве так красны какие-нибудь там северные, выращенные в парниках помидоры, видавшие солнышко разве что только через мутный полиэтилен? Или разве так зелены северные огурцы, лук, петрушка и укроп? Всеми красками даров щедрой природы юга расцвечены столы…равно как и богатством ярлыков коммерческой гастрономии, потому как южане, все же — повеселее будут суровых северян, как это и заложено самой природой.

Как хороша эта свадьба! И, кажется, радуется сам вишневый сад, тому, что та девочка, что последние девятнадцать своих лет росла под этими деревьями — выходит нынче замуж. Ее выносили сюда — под эти вишни, еще запеленатой и с сосочкой-пустышкой в беззубом ротике. И она глядела голубыми круглыми глазками своими в это огромное синее небо, и вишни шелестели в ее изголовье, заботливо загораживая любимое дитя от палящих лучей. И под этими вишнями она прыгала с подружками через прыгалку-скакалку. И под этой вишней, она впервые всплакнула от того, что испугалась, вдруг осознав, что растет некрасивой…

Невесту наряжали, как встарь — загодя, при многочисленных любопытствующих свидетелях — родне из женской ее половины, подружек детства, соседок…

— Эх, Галю, Галю молодую отдава-а-а-а-ли,

Затянула столетняя бабка Люда, которую тоже привели подивиться на редкое явление

— Да за удалого казака-а-а-а -

На голоса подхватили соседки…

— Монисту то, монисту надень…

— Баба, какую еще монисту? Придумаете еще! Теперь их никто и не носит.