Казачка. Книга 1. Марина (СИ)

Она попыталась сосредоточиться. И отогнать ненужные сейчас, некчемные мыслишки. Но мысли об отчем доме почему-то не желали просееваться сквозь сито и делиться на достойные и недостойные. Любовь, которой она дышала почти два последних года в родном городе насквозь пропитала все ее воспоминания.

……Стюардесса протягивала ей коробочку с обедом. Она отказалась одним кивком головы. «Отдайте лучше мне, девушка! А то ведь пропадет добро. А мне еще неизвестно когда есть придется» — занудил сосед. «Да берите, ради Бога» — сказала Маринка. «А я Вам булочку отдам, хотите? Вам не повредит. А то ремнем пристегивать почти некого…» «Считайте, что здесь никто и не сидит» — ответила Маринка веско и поставила точку в разговоре убедительным взглядом. Мужик хмыкнул и принялся за свою двойную порцию….

К концу года, проведенного в Москве, она уже научилась думать обо всем, что произошло в ее жизни, спокойно. Она даже сделала кое-какие выводы, но они были еще достаточно наивны. Нечто вроде «больше никого никогда не полюблю». Но главное достижение заключалось в том, что она запретила себе думать о своем несчатье.

А сейчас все шлюзы воспоминаний были открыты. И вместе с мыслями об отце оттуда понесся Мишка. Она вспоминала, как отец привинтил на раму своего велосипеда маленькое седлышко и катал ее, усадив перед собой. Как они попали передним колесом в какую-то рытвину и она чуть не перелетела через руль. А он ее поймал. А было это возле того места на дороге, где они любили потом останавливаться на машине с Мишкой. И каждая такая остановка была для нее, как ступенька, по которой она восходила к зениту их отношений. К зениту, которого так и не случилось.

Она настраивалась на то, что они будут вместе всю жизнь. И поэтому не спешила. Не спешила урвать у этой любви все, что бы завтра уже ни о чем не жалеть. Маринка была человеком, способным не сойти и с длинной дистанции. Стайеру всегда тяжелее, чем спринтеру. И сорвала она свою финишную ленточку еще только разгоняясь. Да сама того не заметила.

Она любила на Мишку просто смотреть. Смотреть и любить. Это неправда, что женщины любят ушами. Ничего такого Мишка ей и не рассказывал. Да, конечно, лилась из его магнитофона обещающая золотые горы музыка. Был Мишка с музыкальным сопровождением. Но слов он ей особых не говорил. Стихов не писал. Ей казалось, что у него на лице все написано. В глазах. И все его будущие подвиги после юридического она сочиняла себе сама. И видела в нем героя. А отцовская «семерка» была ему к лицу, как голубенькое платье было к лицу Маринке. А что может быть проще, чем уставиться на парня пока он ведет автомобиль. Он-то ведь смотрит на дорогу. Правда, иногда он пугал ее тем, что тоже смотрел ей в глаза, а мимо пролетали встречные машины. И Маринка лупасила его по плечу шутя, и говорила «На дорогу смотри, чертяка! Убьемся же! Ну, Мишка!». А он закрывался от нее рукой и хохотал. Ему не страшно было.

….. Облака под крылом самолета рассеялись. И видны были разноцветные, как мозайка поля, тоненькие ленточки рек. Россия. Громадные пространства. Маринка попыталась представить себе, где же она сейчас пролетает. И какое все таки немалое расстояние отделяет Москву от ее родного города. А люди всюду одинаковые, все пытаются достучаться друг до друга, как через стекло. Сытый сосед похрапывал рядом с ней. Вот так-то лучше, подумала она. Посмотрела на его красные большие руки, сложенные на животе и опять вспомнила Мишку….

А еще ей ужасно нравились его руки. На нее просто какие-то первобытные чувства накатывали, когда она на них смотрела. С сильной широкой ладонью, и пальцами, чуть расширяющимися в суставах, с мощным перплетением вен. Ей казалось, что это и есть рука ее мужчины. Такую руку и предлагают в придачу к сердцу. А приметила она это еще до того, как загляделась в его глаза.

Жарким школьным летом в колхозе имени Первой Пятилетки они вовсю насладились тем, что жили вдалеке от дома. Утром всех гнали на прополку, а потом начиналась жизнь. И как-то Маринка стала замечать, что на соседней грядке всегда оказывался Мишка. А потом он поранил руку об осколок стекла, неведомо как попавшего в жирный чернозем. И Маринка сама бросилась его спасать — заворачивать косынкой, которую сорвала со своей русой головы. Она заматывала, а у нее не очень-то получалось, потому что косынки для такой пустяковой царапины было явно многовато. И она начинала опять по-хитрее. А потом посмотрела ему прямо в глаза, что бы спросить не очень ли ему больно. И наткнулась на его смеющиеся глаза. И как-то мир слегка накренился и скорость вращения Земли вокруг собственной оси изменилась. Это она поняла, потому что почувствовала себя в этот момент, как на громадных качелях.

И Маринка тогда еще подумала, как странно — не видела человека, и вдруг увидела. Как дар открылся.