Казачка. Т. 1 (СИ)

Готовое платье на Галкину фигуру было трудно подобрать. Ни Ростовские, ни Ставропольские вояжи по магазинам ничего не дали — Галка уж было в рев, но всемогущий папка — милиционер, все же и здесь оказался настоящим казаком — достал — таки дочке то, что требовалось. Из Минвод, чуть ли не в автозаке, привезли какого то московского кутюрье, у которого на курорте кстати или некстати случилась серьезная неприятность с наркотиками. И в три дня и в три ночи, словно в сказке какой — Галка расцвела, стараниями столичного портного — превратившись из царевны-лягушки в Марью-царевну.

После городского Дворца бракосочетаний, молодых повезли в церковь.

Мишка с утра все-таки хватил граммов сто-пятьдесят, да на вчерашние дрожжи.

И в церкви, когда стали водить молодых вокруг аналоя, начал вдруг громко-громко икать…Ик! Ик!

Батюшка — отец Борис поет — старается «Во имя Отца и Сына, и Святаго Духа…», а Мишка — Ик! Ик!

И Леха Быстряков, что был шафером, так от этого Мишкиного икания расхихикался, что чуть было венец не уронил, да Иринка Машная, что держала второй венец над головкой невесты, тихо двинула локотком Лехе под ребро…

Гуляли широко.

Как и полагается. Петр Тимофеевич на эту свадьбу денег не пожалел.

Молодым — подарок. Новенькая «волга», да не простая, а с английским мотором фирмы «ровер» — что в два раза мощнее обычного…

— А жить, а жить то где будут?

— Петро не дурак! Разве он оставит Мишку без присмотра? Ясное дело — при себе держать молодых будет. Пол-дома им отвел, с отдельным входом, но при себе.

— Да ведь, все равно — учатся пока, Мишка в Ростове, а Галка в Ставрополе.

— Галка теперь, наверное, родить сразу будет.

— Почему?

— А чтоб казака при себе удержать.

— Да с таким батей — удержит.

— А ведь как он за Маринкой Кравченко бегал!

— Не позвали ее то на свадьбу?

— А и не приехала бы, коли бы и позвали!

Да, Марина бы не приехала.

О неожиданной женитьбе Мишки она узнала из письма своей подруги — Наташи Гринько.

Прочитала.

Вспыхнула щеками, словно роза и оцепенела, прижав к груди крепко сжатые кулачки.

— Мишка. Мишка, гад! Предатель. Как же та-а-ак? Как же та-а-ак? А как же я?

И боль, похожая на ту, что давила и мучила ее в тот выпускной вечер, также завалила и сковала ее нежное девичье сердечко.

Бросилась набирать междугородку. Было все время занято. Гудки, гудки, гудки…

Разревелась.

И час пролежала ничком на своей постели. Постели полной грез о счастье. О счастье с Мишкой.

— Кто? Кто ломает правильный ход природы? Тот правильный ход природы, по которому любящие детские сердца должны быть обязательно вместе?

Таким вопросом задавался Дима Заманский, когда узнал о Мишкиной свадьбе.

— Взрослые дяди ломают судьбы своих детей… А взрослых — ломают жизненные обстоятельства.

А сама Марина тот субботний день провела с Аркадием Борисовичем Савицким.

Аркадий Борисович был холост. Жил он вместе с совсем уже старенькой мамой в трехкомнатной «сталинке» на Комсомольском проспекте — рядом с метро «Парк культуры». Там же во дворе был у него и гараж, где стояла знаменитая дедушкина «Победа». А еще была у Аркадия Борисовича дача. Километрах в сорока от Москвы по Минскому шоссе. На самом берегу чарующе — прозрачной речки Десны.

Там то и сомлела Маринкина душа.

У них на юге нет таких красивых речек… Леса такого нет. Так, разве что — лесополоса. Но ведь это — совсем не то. А тут, с одной стороны березовая роща почти вплотную приступила к крутому бережку. И Десна, еще в трехстах шагах выше по течению — такая веселая в просматриваемом до песчаного дна быстром беге ласковой воды, за плавным изгибом, вдруг углублялась в задумчивости, окаймленная березами, украшенная белыми лилиями и пронзительно желтыми кувшинками по темной таинственной глади.

Маринка купалась, а Аркадий Борисович в классической для дачников соломенной шляпе прям из довоенного черно-белого кино, майке и холщовых штанах с сандалиями на босу ногу — ревниво наблюдал за ней. За такой пронзительно гибкой в своем торжестве природы прекрасной юности. Наблюдал и думал про то, что может еще и не все в его жизни кончилось, и отвесит ему судьба еще счастливых дней…

А Маринка купалась — отводила душу.

Она вытаскивала покорного Аркадия Борисовича на моцион вела его вдоль реки, и гордо входила в теплую прозрачную воду там, где расположился большой пляж, где купалась местная дачная молодежь и заезжие — на машинах — москвичи. Она шла в воду, провожаемая оценивающими взглядами мужчин, с их присвистываниями и прицокиваниями — «вот эт-то да, ай да хороша, девица»… Она выходила из воды, и подхватив с травы свое платьице, шла по бережку — к березовой рощице. И там… И там, молча посидев на траве, снова входила в воду, плавала между листьями кувшинок, испытывая какой то таинственный восторг от неожиданных прикосновений невидимых водорослей или таинственных рыб к ее бедрам и животу.

А вечером они шли гулять по поселку.