Приехал и Димка Заманский. На кладбище он не приходил, а на поминки заехал.
— Марина, полагайся на меня, как на себя.
— Спасибо, Дима.
— Ты очень красивая.
— Не надо.
— Я буду ждать. А через год приду свататься.
И жизнь продолжалась.
Справили сорок дней.
Димка… Верный Димка Заманский.
Маринке даже не потребовалось ездить в Москву. Он сам сходил в ректорат, и ее перевели на заочное отделение. И вещи ее из квартиры в Химках забрал — и привез.
И с работой помог.
Она было в дом культуры попыталась — преподавателем в детскую хореографическую секцию, а Димка так прямо и зашелся, -
— Ты что? В нищете жить хочешь? У тебя брат и сестренка на иждивении! А сама — два курса экономического уже кончила — на третьем, слава Богу.
Долго уговаривал, но убедил — таки. Привез ее к какому-то своему знакомому чеченцу, они пол-часа в кабинете разговаривали, потом ее пригласили. У чеченца этого — пять официальных придорожных кафе и двадцать пять — неофициальных… И магазинов — тот сам не знает сколько. Бухгалтерия путаная — перепутанная. Опытный бухгалтер нужен…
Чеченец прямо сказал, — главным если ко мне пойдешь, полторы тысячи зеленых в месяц платить стану.
Но Димка ее не отдал.
Сговорились, что пойдет Маринка помощницей бухгалтера, и заниматься будет только официально разрешенными делами, далекими от какого-либо криминала.
И денег Димка ей выторговал при этом немало — триста долларов.
— Я буду ждать.
— Не поняла.
— Год, покуда ты траур снимешь…
И Маринка улыбнулась — в первый раз за эти сорок дней.
— Дима, человек ты серьезный. Очень серьезный, судя по тому, как у тебя дела идут… Но что до сватов, здесь ты треплешься.
— Почему ты так решила?
— Да потому, что сватов ты мог еще и год и два назад засылать.
— Нет, не мог, Мариночка.
— Почему?
— Потому что год и два года назад, ты бы мне отказала.
— А-а-а! Вот ты о чем.
— Да, Мариночка.
— А теперь, ты думаешь…
— Я ничего не думаю, я просто делаю и сделаю все, чтобы ты меня полюбила.
— Ты хороший, — сказала Марина, и встав на цыпочки, поцеловала сутулого и долговязого. Чмокнула в уголок усатого рта, и рассмеявшись, мягкой своей ладошкой растерла по его щеке пахучий помадный след.
Денег, что зарабатывала Марина, вполне хватало. Юлька, хоть и училась прилежно и занималась помногу, все делала по дому, и оказалась самой образцовой хозяйкой. Только сад стал зарастать. Без папы некому стало выкашивать траву, обрабатывать приствольные круги, опрыскивать деревья химикатами, борясь с пожиравшей листву тлей и гусеницами шелкопряда… Но мамину с папой кровать — ту никелированную с шишечками — Маринка с Серегой все-же по весне снова вытащили под большую вишню… Теперь, по субботам на ней валялась старшая в семье — читая детективы и мечтая о своем, потаенном. И так засыпала частенько, покуда Юлька не кликала ее к ужину или к очередной серии мексиканской мелодрамы.
Серега только начал беспокоить.
Дважды приходил домой с сильно разбитым лицом. На вопросы «кто и с кем» — отвечать наотрез отказывался. Попахивало от него сигаретками, а порою и вином. И еще звонила из школы Офелия — их директриса. «Тревожные симптомчики, Мариночка, с твоим братцем… Ты уж присмотри… А то, может и папиных товарищей попросить — присмотреть?»
Но просить бывших папиных товарищей ни о чем больше не хотелось. Потому как однажды, а случилось это в понедельник утром, Маринка еще не успела позавтракать, как в дом вломились человек пять или шесть. В штатском. На двух машинах приехали со ставропольскими номерами. Представились — следственная бригада Эф-Эс-Бэ и областной прокуратуры. Один помахал перед носом красными корочками, другой потряс бумажкой, которую ласково назвал постановлением. Хорошо, Юлька и Серега уже в школу успели уйти…
— Где отец деньги прятал?
— Что?
— Ты дурочку то не валяй, такими делами вертел — заворачивал, а деньги где?
— Не знаю я ни про какие деньги…
Впятером… Или вшестером, назвавшиеся Эф-Эс-Бэшниками в два часа перевернули весь дом. В гараже даже пол взломали.
— Значит, не знаешь, где отец деньги прятал?
— Нет, не знаю.
Ну, тогда распишись вот здесь, и вот тут…
Маринка расписалась, не читая, и только когда они уехали, уже не сдерживая себя, разрыдалась. Повалившись лицом на папину никелированную кровать, что стояла в их саду под папиной вишней.
И Димка вдруг куда- то пропал. Всю зиму и весну его не было видно. Даже мать свою — главврача их городской больницы — Софью Семеновну, и ту проведать не заезжал.
Маринка даже как то набралась храбрости, спросила своего чеченца, который, кстати говоря, тоже в последнее время не очень баловал свою бухгалтерию личным вниманием, — «а не слышал ли Руслан Ахмедович чего о Диме Заманском»…
Руслан взял очень многозначительную паузу, а потом вдруг сказал, — «ты, Марина зря мне сразу не рассказала, про обыск. Я ведь — начальник твой». А потом махнул рукой, характерным для горцев жестом кистью «от себя»… «Иди, мол»… И про Диму, так и не ответил.