Казачка. Т. 1 (СИ)

В каждой части есть свои привлекательные стороны. И некоторые женщины вполне довольствуются тем, что им от их любимого досталось. Одна радуется хотя бы тому, что имеет она при нем общественный статус мужниной жены и дети ее — не растут безотцовщиной. А другая рада — радешенька, что он заезжает к ней два раза на неделе и после ужина с рюмочкой — валит ее на кровать, нетерпеливо — словно в первый раз.

Но ни та — ни другая не получает всей его любви.

И первая, та что со штампом, тоскует по его страсти, и вторая — плачет от того, что в пол — одиннадцатого вечера он уже суетливо собирается и с виноватым лицом уходит к той, что со штампом.

Но тем не менее. Но тем не менее, они его делят. До поры. До поры до времени.

Маринку сильно обижало то обстоятельство, что Мишка не проводил с нею выходных. Поэтому она и не любила выходные.

Он позвонит на неделе, — я зайду? А на нее бывает, словно найдет злость какая то, — ну что все только у меня, да у меня на квартире? А он так наивно, — а где еще?

Где еще?

А разве нельзя поехать в воскресенье на речку на шашлыки с друзьями?

Нет. Нельзя.

Потому что у него Галя, а у Гали папа — начальник милиции.

И все их нечастые прогулки совершались только по будним дням.

И то, к какой неслыханной конспирации приходилось при этом прибегать!

Вот решили они поехать на пикник. Без друзей, разумеется. Вдвоем, чтобы только дома не сидеть.

Маринка заранее все приготовила. Полную эмалированную кастрюльку парной баранины с базара настрогала в вине с луком и перчиком. Бутылочку красного прикупила. Все это в багажник.

А Мишка — налегке. Отъехал только от города по Ростовскому шоссе до Рыбхоза на автобусе, сошел на безлюдной остановке и ждал ее там, покуривая.

Недолго ждал — Маринка девушка пунктуальная.

Недолго думая, поехали на рыбхозовские пруды. Машину мордой в посадку, дверцы нараспашку — пускай проветривается, музыку погромче, чтобы было сердцу веселей.

Мишка костерок сообразил, а она аккуратно на белой клеенке праздничную трапезу сервировала. Салатик «оливье» в пластмассовых коробочках, помидорчики, огурчики, хлебушек…

— Купаться будем?

— Я нет.

— А я искупнусь.

Он стянул через голову джинсовую рубаху, спустил черные джинсы, тяжелые от лежащего в кармане табельного «макарова», медлительными движениями поправил плавки на плоском животе.

И — и — и бух! С бетонной плиты в воду.

— Раз, два, три, четыре…. пятнадцать, шестнадцать, семнадцать, — про себя считала Марина.

Вынырнул аж на середине. Громко стал отплевываться, фыркал, будто барбос… Потом стал саженками махать к берегу.

У Маринки от солнечной ряби на воде заслепило глаза.

Он вылез, и принялся дурашливо стряхивать на нее капли обильно стекавшей с него влаги.

— Ну что, дурачок что ли, в самом деле? Не приятно!

— Ха-ха-ха!

Потом он зажмурив глаза лежал кверху пузом на теплой бетонной плите, а она наклонив голову на бочек, длинной травинкой щекотала ему за ухом. Мишка корчил гримаски, дергал плечом, но руки ее не отводил, а она любовалась его лицом, грудью, плечами… Всем таким любимым…

Нет! Не хочет она его делить с Галей. Не хочет.

Не такая она — Маринка, чтобы довольствоваться малым.

И ребенка она хочет. Очень.

Не открывая глаз, он протянул руку, и его сухая шершавая ладонь уверенно легла туда, куда она всегда ложилась в их сокровенные минутки.

— Мишка!

— Угу!

— Мишка!

И не контролируя своих чувств, она как безумная орала в его объятиях, на заднем сиденье подаренной Русланом вишневой «восьмерки».

— Что уставились? А ну, брысь отсюда!

Двое совсем мелких пацанов застыв, как в столбняке, смотрели на голых дяденьку и тетеньку в машине.

В руках у пацанов были удочки… Рыбку пришли на пруд половить, а тут…

— А ну, брысь!

И Мишка для убедительности, достал вдруг своего «макара».

— Ты че, дурак? — испугалась Маринка, машинально прикрывая руками голую грудь.

Пацаны прыснули в посадку, только ветки затрещали.

— Ты ей богу — дурак! Они теперь побегут в рыбсовхоз и там скажут, что в посадке машина с вооруженным бандитом. Ума у тебя — ну никакого нет!

— Зато ты умная, орала, громче магнитофона…

Маринка молча натянула платье, поправила бретельки, и вдруг разревелась.

— Ты чего?

— А вот ничего!

— Маринк!

— Все… Поедем, собирайся.

— Да ты чего, а шашлык? Еще шашлык не жарили…

— Жри сам свой шашлык, с Галей со своей!

Марина высадила его на автобусной остановке. Откуда взяла…

— Что? Обиделась? В самом деле что ли?

Она, не отвечая, наклонилась из-за руля, протянула руку и прихлопнула дверь. Включила передачу и поехала. А он остался на остановке, глядя ей вслед.

Срывая злость, дала по газам, разогналась по пустынному шоссе до ста тридцати, так, что аж самой страшно стало. Вот разобьюсь теперь — всем назло! Пусть он обо мне поплачет.

И как Галочка, наверное, обрадуется, и тесть его — дядя Петя, тоже…

А Юлька? А Сережка?

И ножка ее медленно сбросила газ. И стрелка спидометра побежала по кругу налево.

Она развернула машину и поехала назад.

На остановке кроме Мишки стояла еще баба какая то в цветастом платке с двумя большими пятилитровыми бидонами.

А вдали на переломе шоссе уже показался автобус.