Казак Дикун

И те, и другие начисто отрицали обвинения военной коллегии с подачи Котляревского, будто бунт исходил от казаков, что хотели они убить атамана, занимались подстрекательством к смуте. Всему началом, горючим материалом для вспышки послужило издевательское отношение старшины к рядовым черноморцам. Старшина изгоняла казаков из Екатеринодара силой оружия, даже снимала для этого войсковые силы с кордонов. Прологом к событиям послужил отказ правительства удовлетворить законное прошение участников персидского похода.

Доводы обвиняемых загоняли следственную комиссию

в тупик. Тогда она призвала на помощь Котляревского, который почти на год остался ошиваться возле санкт — петербургских столоначальников. У него запрашивали пояснения: что да как было в войске. И он ничего, кроме животного страха, бессодержательного лепета не мог продемонстрировать в своих дополнениях к ранее состряпанной им реляции. Наверное, и сам частично уразумев шаткость своих позиций, в ноябре 1797 года он пустился в пространное объяснение перед аудитором следствия, которым в сущности побивал самого себя и старшину, фактически подтвердил обоснованность претензий казаков. Правда, себя-то он всячески выгораживал, а неурядицы сваливал на своих предшественников — Чепегу и Головатого.

Дескать «разделили войсковую землю в противоположность войсковому обычаю: себе и старшинам по знатному количеству, а на сорок куреней по несоразмерной части казакам с обидою». «Так же и самый лучший лес забрали себе, казакам и на нужные строения при отпуске леса делали великие затруднения и отпускали недостаточно».

Писал, что казаков четыре года подряд переселяли с места на место, употребляли для личных неслужебных работ, продажу вина по пять рублей за ведро отдали на откуп стороннему дельцу вплоть до 1801 года. А в — пятых, мол, «на продовольствие состоящих на пограничной страже 4000 казаков не сделали и малейшей помощи». Перечислил еще ряд подобных злоупотреблей старшины и подвел итог: «оными угнетениями доведено войско до крайнего изнеможения и бессилия».

На фоне данных признаний жалкую цену имели возражения атамана, которые он дал 14 октября против показаний Дикуна и его товарищей. В них эмоционально живо писались перипетии бунта, но совершенно не затрагивались его причины и вина правительства за происшедшее. Шельмуя узников крепости и их единомышленников, Котляревский утверждал:

«За персидский поход казаки ищут того, чего и сами не разумеют».

Не постеснялся атаман в большом перечне претензий к казакам упомянуть и эпизод своего панического бегства в Усть — Лабинскую крепость, изъятия его письма к полковнику Высочину с требованием артиллерийским огнем принудить недовольных к смирению. Заодно жаловался, что

тут, мол, и лошадь вместе с письмом отобрали, на которой он спасался «бегом».

И хотя изо всех пор дутого дела проступали натяжки, передержки, увод войсковой старшины от ответственности за злоупотребления — все-таки санкт — петербургская фемида при благосклонном одобрении царя усердно принялась за искоренение «крамолы», следственный процесс приобрел непредсказуемый временной разбег.

А что же делалось в Екатеринодаре?

В бурный день 11 августа, когда полковник Пузыревский продолжал гасить пожар неповиновения, он получил грамотно изложенные прошения жителей Тимашевского и Величковского куреней, пытавшихся положительно повлиять на судьбу участников «персидского бунта», вывести их из-под опалы, показать неприглядную роль старшины не только в обращении с «персианами», но вообще со всеми рядовыми черноморцами. Говоря о походе, тима- шевцы и величковцы утверждали, что старшины обижали казаков как жалованьем, так и фуражом и продовольствием. На ярмарке 6 августа штаб- и обер — офицеры гонялись за казаками с обнаженными саблями, привезли пушку и хотели расстреливать их картечью, но помешало многолюдство ярмарки.

Кордонную службу казак несет на всем своем, в год ему платят три рубля «или меньше, отчего войско претерпевает великую нужду и обиду». И дальше шло их свидетельство: старшины захватили промысел соли, у казаков же «купуют» ее за бесценок, затем на ней наживаются, «без гостинца и магарыча не отпустят» на домашние работы, требуют много бесплатных услуг по строительству собственных владений. Пузыревский оставил острый сигнал без внимания.

Застигнутые врасплох выплеснувшимся людским гневом многие старшины в своих деловых бумагах тех дней по существу подтверждали справедливость социального иска сиромы и малоимущих казаков к своему начальству. По участникам похода, например, 17 августа полковник Чернышев докладывал войсковому правительству, что недоплата им составляет 526 рублей. А 21 августа войсковой интендант Иван Стояновский в письме к генералу И. В. Гудовичу недовыплату назвал в размере 2449 рублей. Тогда же войсковое правительство в представлении Гудовичу определило количество переработанных казаками и неоплаченных 63152 куля грузов.