Казакевич

Надеюсь – мы еще увидимся за стаканом вина в час победы.

С приветом…

«Штатный недокомплект» – нехватка в редакции одного офицера-литсотрудника – был одним из главных доводов редактора против удовлетворения просьб Казакевича. Предлогом и доводом. И Эммануил приложил немало умелых стараний, чтобы перевести на вакантную должность из шуйского полка упоминаемого в этом письме журналиста. Он всегда жил по принципу товарищества и теперь никаких «долгов» у него перед редакцией не было. И никаких счетов или обид к начальнику политотдела он также в этом письме не высказывал, наоборот, только слова признательности…

А кандидатом в члены партии он вступил еще в полку Выдригана, спустя всего два месяца, как стал его адъютантом. Это был вполне естественный для него шаг – по мировоззрению и по своему представлению о великих целях этой единственной в стране партии, руководящей всем обществом. Тем более он считал необходимым быть в ее рядах во время войны с фашизмом.

Еще два письма. Майору, секретарю партийной комиссии, но не по службе, «а как старшему товарищу-коммунисту, который меня хорошо знает и которого я уважаю». Это письмо заключалось такой знаменательной фразой: «Тыловая жизнь, легкая для тела и тяжелая для души, – на этом кончается». И – совсем по-свойски, открытым сигналом на поддержку – старшему лейтенанту из политотдела, комсомольскому вожаку в бригаде: «Мой отъезд, возможно, вызовет чей-нибудь гнев. Нужно этот гнев умерять. Надеюсь на друзей. Будь здоров». В обоих письмах назывались многие работники штаба и политотдела бригады, которым Эммануил передавал лучшие пожелания и приветы, как бы производя смотр всех тех, кто не кинет в него камень, а, наоборот, поддержит его репутацию или, по крайней мере, сохранит в своем сердце добрую память о нем.

Было, конечно, и письмо редактору бригадной газеты «Боевые резервы»:

Друг Измалков!

Когда ты будешь читать это письмо, я буду уже приближаться к фронту – к предмету моих мечтаний на протяжении последнего года.

Думаю, что ты поймешь меня. Я просто понял, что волей судьбы я другим путем на фронт не попаду…

Тебе прекрасно известно, что жилось мне во Владимире превосходно, что работал я неплохо. И ты, и начальник политотдела ценили меня. Я ухожу не от плохой жизни к хорошей. Я хочу воевать, раз уже война на свете, да еще такая.

Не поминай меня лихом и прости, что я это делаю таким образом. Я хочу ехать на фронт и приносить делу победы максимальную пользу. А другого пути не вижу.

Прошу тебя – передай генералу выписку из приказа по 51сд и письма, которые я прилагаю.

Буду жив – увидимся.

г. Владимир Эм. Казакевич.

Р.S. Дай прочесть этот прощальный стих моим товарищам.

ПРОЩАНИЕ

Моим владимирским друзьям посвящаю

Такая тишина! Как будто вымер

Весь город вдруг – такая тишина.

И только светит вечная луна

На древние валы твои, Владимир.

Пространство от оврагов до реки

Заполнено сказаньями седыми.

Вот на валах – дружины и полки,

Хоругви княжьи светятся над ними.

Проливший в битвах праведную кровь,

Став знаменит от Понта до Китая,

Сожженный трижды и возникший вновь,

Ты – предо мной. И я стою, мечтая,

И, глядя, вдаль, прощаюсь я с тобой.<…>

Вот в этом последнем письме он вспомнил о всех своих стараниях и перечислил всех старших офицеров в политуправлении округа и в окружной газете, к кому в искренней надежде обращался со своей единственной и такой простой, такой естественной просьбой. Напомнил он и о своих многократных разговорах с начальником политотдела и его заместителем. Теперь он надеялся на понимание и доброе к себе отношение человека, которого продолжал считать своим другом.