В один из дней я добрел до садовника, который, вырастив дыню на затылке вола, сидел и варил эту дыню. Когда она сварилась, он протянул мне ее и сказал: «Светик мой, у тебя есть нож, разрежь ее и кушай на здоровье!» Я вытащил свой нож и вонзил его в дыню. Но лезвие выпало из рукоятки и провалилось внутрь дыни. «Эх, думаю, правду говорят, что кому не повезет, того собака и на верблюде укусит! Вот все время мне не везло; нож этот с малых лет всегда и везде был со мною, как же я мог оставить, его внутри дыни?» Раздевшись, я нырнул внутрь дыни и начал разыскивать свой нож; искал в горах, искал в песках, искал в долине, выбился совсем из сил. Наконец я повстречал такого же неудачника, как и я, который бродил, отыскивая свою потерю. Я стал было расспрашивать его, не видел ли он моего ножа, описав ему подробно его масть, вид, тавро, походку и кличку. Чтоб ему пусто было! Он ни с того ни с сего взял да плюнул мне в лицо. «Что с тобой, взбесился ты, что ли?» — напустился я на него. Но он тоже оказался горячим и грозно мне крикнул: «Я в течение нескольких месяцев, загнав нескольких коней, ищу в этой дыне целый табун моих пропавших лошадей. Ты же ищешь какой-то четырехвершковый, ничего не стоящий нож, да еще расспрашиваешь!» Я был сильно разгневан его словами и вступил с ним в жестокую драку. Оба мы оказались в крови, ни одного волоска не осталось в бороде у обоих.
Наконец и я и он сильно утомились, выбились из сил и, прекратив драку, взяли один у другого по понюшке табаку, понюхали и разошлись во-свояси.
В поисках ножа я набрел на большее сборище по случаю чьих-то поминок. «Вот, думаю, хорошо угодил: тут-то я поспрошаю народ и о своем пропавшем сапоге и о пропавшем ноже». И что же? Среди молодых жигитов, разносивших гостям мясо, я еще издали увидел свой собственный сапог — он так и кинулся мне в глаза. Я обрадовался так, как будто жена моя родила мне сына. Сапог мой также заметил меня и весь покраснел от смущения. Он нес объемистую посудину, наполненную лошадиным мясом, казы[17]
, джалом и прочими лучшими частями. «Вот это не то ли самое сало, которого ты когда-то пожалел дать мне полизать?» — сказал он, поставив передо мною полный казан. Ой, таксыр мой! До сих пор я краснею, вспоминая мой тогдашний стыд.Забрав с собой оба сапога, я вернулся к лошадям. От съеденного мяса и от сильного зноя меня одолела жажда. Я наклонился над прорубью и стал пить; наконец напился, хотел подняться — и никак не могу. Что же оказалось? Пока я пил воду, к моим усам примерзло шестьдесят диких уток и семьдесят селезней. «Куда, думаю, мне столько дичи?» Променял я их на одного журавля, который был ростом с верблюда и пил воду из глубокого колодца, даже не нагибаясь…
Тут хан, видя, что рассказ близится к концу, а сирота не сказал еще ни одного слова правды, закричал в гневе:
— А может быть, не так уж глубок был твой колодец?
— Может быть, и не так глубок: камень, брошенный в него утром, лишь к вечеру падал на дно, — ответил мальчик.
— Ну, может быть, в те времена дни были короткие, — возразил хан.
— Дни, и верно, были очень короткими: в те времена стадо баранов проходило всю степь от края до края за один день, — сказал мальчик. — Все, что я тебе рассказал, таксыр, произошло в один день. А если б я стал рассказывать, что произошло в следующие, я бы состарился, прежде чем кончил рассказ!
Хан приказал выдать сироте обещанное золото, отдал за него свою дочь, а сам, не снеся досады, слег и умер через три дня.
Ушко
Жили в степи бездетные старик и старуха. Раз старуха попросила мужа:
— Принеси мне бараньи ушки.
Старик пошел по аулам и там, где резали барана, просил:
— Отдайте мне бараньи ушки.
Скоро он собрал сорок ушей и принес их домой.
В юрте ожили ушки, стали бегать и играть. Вначале весело было, но скоро надоели ушки старику и старухе.
Едят ушки — мимо рта проносят. Ложатся в постель — ссорятся. Садятся — друг друга давят.
— Да это прямо беда! — заговорили старик со старухой и прогнали сорок ушей из юрты.
Скоро у черной одногорбой верблюдицы родился верблюжонок. Доит старуха верблюдицу и ругает старика:
— Чтоб тебе, старик, иссохнуть — прогнал все ушки! Если бы у нас было Ушко, посадили бы мы его у котла, и лизал бы он молочную пенку.
— А я здесь! — крикнул Ушко из-под кошмы, куда он спрятался раньше.
Обрадовались старик со старухой, стали поить и кормить его.
Ушко бегает, играет, даже на коне выучился ездить.
Раз собрался старик ехать в город за солью, но перед самым отъездом заболел.
— Дай я съезжу, — предложил Ушко.
— Поезжай!
Поехал Ушко на черной одногорбой верблюдице.
В городе, у лавки, на всех верблюдов навьючили вьюки с солью. Только черная верблюдица осталась без вьюка.
— Где хозяин этой верблюдицы? — кричал торговец. — Что ему надо?
— На мою верблюдицу положите три мешка соли! — крикнул в ответ Ушко.
Оглянулся торговец, никого не увидел. Все же велел он приказчикам навьючить соль.
— Моя черная верблюдица, иди к нашему аулу! — погонял Ушко.