Казаки. Донцы, уральцы, кубанцы, терцы. Очерки из истории стародавнего казацкого быта в общедоступном изложении

Уже давно в городе ходили подобные слухи: люди слышали из запертых церквей какой-то неведомый шум, слышали, как сами собой перезванивали колокола, как колыхалась земля. Среди народа замечалось шатание умом, стрельцы дерзали громко роптать. Воеводе трудно было с ними ладить, они ему не подчинялись, у стрельцов – свое начальство, стрелецкие головы. Однако князь Прозоровский не унывал. Астрахань того времени окружала кирпичная стена в 4 сажени вышины, с широкими и высокими зубцами наверху. По пряслам стены, а также по углам, стояли двухъярусные башни с колоколами. Вооружение состояло из 460 пушек. Деятельный воевода сам обошел все стены, осмотрел пушки, развел по бойницам и стрельницам стрельцов, расставил при пушках пушкарей, при пищалях – пищальников; ворота приказал завалить кирпичом. Все посадские, по обычаю того времени, также должны встать на защиту города: кто с топором или бердышом, кто с самопалом или ручною пищалью, другие – с копьями, с камнями. По этому случаю близ окон заранее насыпали кучи камней и припас кипятка. Наконец, все защитники поделены на десятки и сотни, каждому указано его место и назначены осадные головы. В ночь на 13 июня караульные стрельцы увидели, как над всей Астраханью отверзлось небо и как оттуда посыпались точно печные искры. Стрельцы побежали в собор рассказать о видении митрополиту Иосифу. «Сие предвещает, что излился с небес фиал гнева Божия!» – сказал пастырь и горько заплакал. Уроженец Астрахани, он с детских лет знал казачьи обычаи, испытал на себе неистовства буйной вольницы и теперь скорбел о судьбе родного города.

Через неделю после видения, воровские казаки появились в виду Астрахани, на урочище Жареные бугры, а в народе в тот же день стали показываться переметчики и зажигатели. Для острастки воевода приказал одного из них кинуть в тюрьму, остальным отсечь головы, мало полагаясь на острастку, он собрал на митрополичий двор всех пятидесятников и старых лучших людей. Здесь митрополит их увещал: «Поборитесь за дом Пресвятые Богородицы и за великого Государя, Его Царское Величество. Послужите ему верой и правдой, сражайтесь с изменниками мужественно; зато получите милость от великого Государя здесь, в земном житии, а скончавшихся во брани ожидают вечные блага вместе с христианскими мучениками». «Рады служить великому Государю верою и правдою, не щадя живота, даже смерти», – отвечал за всех Иван Красулин, тайный сообщник Стеньки. День склонялся к вечеру, когда на городских башнях зазвонили колокола: то была тревога. Боярин, принявши от митрополита благословение, ополчился в ратные доспехи и выехал со двора вместе с братом, со всеми своими дер-жальниками и дворовыми людьми; впереди вели коней под попонами, шли стрелецкие головы, дьяки и подьячие; били в тулунбасы, играли на трубах. Воевода стал у Вознесенских ворот. Наступила темная, непроглядная ночь. Со стен изредка раздавались глухие оклики караульщиков, в городе же водворилась зловещая тишина, кое-где по задворкам сходились неведомые люди и, потоптавшись, быстро расходились; никто не смыкал глаз, многие провели всю ночь на молитве.

В 3 часа утра казаки полезли на стены совсем с другой стороны, где поджидал их воевода. Не варом, не копьями встречали их защитники, а по-братски, протягивали руки, чтобы поскорее втащить наверх. Воевода ничего этого не знал, как вдруг услышал роковой сигнал: это был «казачий ясак», или пять выстрелов, означавших сдачу города. Как громом пораженный, сидел воевода на коне, пока кто-то не пырнул его копьем. Он упал на землю; недалеко от него свалился брат, убитый из самопала. Народ повалил в церковь, куда верные холопы принесли смертельно раненого воеводу. Прибежал митрополит, и, слезно рыдая, склонил свою седую голову над умирающим другом. Церковь быстро наполнялась: вбегали купцы, дворяне, боярские дети, стрелецкие головы, подьячие – все, кому грозила беда. У церковных дверей стал пятидесятник конных стрельцов Фрол Дура, с большим ножом в руках. Он не изменил своему долгу, не братался с ворами, и теперь один последовал за раненым воеводой. Скоро железные двери стали ломиться от напора. Фрол Дура стиснул в руках нож. Кто-то из воров выстрелил из самопала: на груди у матери затрепетал младенец в крови; другая пуля задела святую икону. Тут раздался треск, двери погнулись, распахнулись. Как бешеный, бросился Фрол Дура, работая ножом то направо, то налево; он изгибался как змей, прыгал, как тигр, валил свои жертвы без счета; наконец, был выхвачен и посечен. Воеводу, всех подьячих и начальных людей перевязали и посадили под раскат (так называлась церковная колокольня). В 8 часов утра явился атаман. Он взял под руки воеводу. Все видели, как атаман шепнул ему что-то на ухо, князь, вместо ответа, замотал головой. Тогда разбойник столкнул его головой вниз, всем прочим была объявлена смерть.