Казаки на персидском фронте (1915–1918)

– Опять четыре фургона с оружием привезли в немецкое посольство! Хоть бы постеснялись, а то среди белого дня! Да еще под охраной этих… жандармов. Да, политика пассивности!

Эттер вспомнил об убийстве русского вице-консула Кавера в Исфагани, нападение на английского и нашего консула в Кянгавере и криво усмехнулся.

– Да, здесь будут неприятности. Собственно, они уже есть! Но почему Петербург так медлителен? Войска, войска нужны. Нам ведь так легко их подать, а немцы не могут. Да, в этом наше большое преимущество. Надо подумать, надо подумать…

В Персии поздняя осень. Приближались праздники Мохаррема, вернее не праздники, а траурные дни – «ашура». Тысячу триста с лишком лет тому назад в сражениях с арабами погибли потомки Имама Али-Шах-Гуссейна и его семья. Погибли героями в мучительной борьбе потомки первого халифа, и достойные почитателя памяти их и их страданий, персы, задолго еще до наступления страстных дней, готовятся к пышным и печальным торжествам.

Устраиваются разнообразные представления религиозных мистерий – «тазие» и религиозные собеседования «роузе-хани» на темы о страданиях потомков первого халифа. Мистерии обставляются пышно, главным образом на улицах в площадях городов, а собеседования по преимуществу в мечетях, домах высшего духовенства и знати. Первоначальный, исключительно религиозный характер этих мистерий и бесед теперь значительно видоизменился, и на собраниях часто можно услышать речи на политические темы.

Мечети пользуются правом убежища. Здесь можно говорить свободно, критиковать правительственную программу и мероприятия. Полиция, как действующий исполнительный аппарат, внутри ограды не имеет никакой силы и не рискует проявить даже здесь, не говоря уже о храме, меры административного воздействия. Это вековая традиция, и горе тому ретивому полицейскому, который посягнул бы на эту прерогативу толпы. В последние годы такие собрания в мечетях превратились в политические митинги, и религиозная аудитория является страстной ареной политической борьбы.

«Роузе-Хани» начинаются в месяце Мохаремме и продолжаются также и в следующем за ним, в Саффаре. Острый характер эти собеседования носят в начале поста, т. е. в первую неделю Мохаррема, а потому администрация начинает готовиться к этим «неприятным дням» заранее и в эти дни имеет немало хлопот и огорчений. Принимаются различные принудительные меры в целях сохранения «спокойствия и порядка». Духовенство в эти дни в особом почете у населения и властей и получает различного рода подарки, угощения и деньги. Кормят и дарят все – паства по традиции, власть задабривает, чтобы укрепиться или не пошатнуться, а политические партии и представители иностранной дипломатии, – чтобы обратить влиятельных и талантливых проповедников в орудие своих политических целей.

У ограды мечети не пройти. За тысячей черных высоких, как клобук епископа, шапок персов, оратора дервиша почти не видно. Коричневые аба[19] слушателей, желтые фигуры жандармов, желтый блеск осеннего солнечного дня – однотонный радостный фон религиозного собрания. Жандармы знают, что на этот раз политические речи воспрещены, но оратор так пламенно говорит, так искусно вплетает в свою речь о страданиях шаха Гуссейна злободневные вопросы о войне, о единоверцах-мусульманах, восставших против поработителей слама, русских и англичан, что хочется слушать и слушать. От начальства, – офицера, что сидит верхом на гнедой кобыле, приказа разгонять толпу нет, а правая рука время от времени ощупывает в кармане кошелек. А в кошельке лежит новая золотая турецкая лира. Только сегодня выдали…

– Мусульмане всего мира восстают против гнета и насилия. Сунниты уже подняли меч против креста… Шииты, очередь за вами…

Фразы долетают отрывками.

– У порабощенных народов есть один друг – народ немецкий, а у ислама защитник – перед Аллахом пророк, а на грешной земле – германский император.

Возбужденное настроение нарастает. Глухой ропот одобрения переходит в шумные крики, и на большом сером камне появляется новый проповедник в белой чалме.

* * *

В разных концах города идут собрания. В десятках мест идет страстная политическая агитация. За нарушение нейтралитета, за новую войну, за ислам. Агитация уже вышла за пределы Тегерана, и на улицах больших городов, во всех концах Персии интриганы и фанатики перед толпами возбужденных горожан призывают народ к священной войне.