Казаки против Наполеона. От Дона до Парижа

Для ополчения 1812 г. нормы были снижены. Дворянское собрание постановило собрать для него лошадей, «каковые лошади должны быть не моложе 4 и не старее 12 лет, притом не увечные и не неуки, а здоровые и способные к верховой езде. Причем позволяется давать и кобыл»^{122}.

Впрочем, казаки не гнушались лошадьми и других пород. Черкесский конь у командира казачьего полка был отмечен Н. Дуровой^{123}.

М.И. Платов рапортовал М.И. Кутузову 19 декабря 1812 г.: «Поручил я ему, князю Касаткину, таковую покупку произвесть из Воронежской губернии и других местностей] легких и способных к казачьей службе лошадей…»^{124}

В 1920 г. казаки Буденного охотно пересели на трофейных польских лошадей. Как записал Бабель: «…Бахтурову выбирает лошадь из польских, нынче все ездят на польских, великолепные кони, узкогрудые, высокие, английские, рыжие кони, этого не забыть… О польских лошадях, об эскадронах, скачущих в пыли на высоких, золотистых, узкогрудых польских конях»^{125}.

Конское убранство тоже было объектом пристального внимания казаков. «Седла для казаков составляли предмет не меньшей заботы, чем оружие, — писал Б.Р. Хрещатицкий, — они были преимущественно восточные: черкесские, турецкие, персидские, татарские, венгерские и иногда польские. Самое седло, арчак, бывало или вовсе без оправы, или "писано по дереву золотом", или крыто ящером, в серебре, с бирюзой или разукрашено — "выложено" серебряными с чернью "штуками" и т.п. Седельные подушки крылись красным, зеленым, гвоздичным бархатом, сафьяном, сукном, шитыми шелками, золотом и серебром. Крылья, тебеньки из того же материала, как и подушки. Потники покрывались сафьяном или бархатом, вышивались по углам, а иногда даже обкладывались немецким кружевом "золото с серебром". Для покрытия седел употреблялись "суконные платы" — чепраки, шитые по углам золотом, серебром, шелками, или сафьянные "помереженные" галунами, или из какой-либо красивой звериной шкуры, напр., барсовой. Узды, пахвы и подперсья-"оправные" серебряные, золоченые "болванчатые". Попоны "красные греческие" или "черкесские, что называются коцы". Конечно, это наиболее богатые, роскошные уборы, — были и простые монгольские арчаки с какой-нибудь войлочной подкидкою, простого сыромятного ремня — на узелках уздечки и т.д. Все дело случая, дело удачи, что кому в добычу досталось»^{126}.

С введением единой формы одежды изменились и требования к конскому убранству. Конское снаряжение казачьего образца представляло собой — «чепрак и подушка темно-синие с красной обкладкой по краю».

И еще одно обстоятельство отметили иностранцы, отличающее казаков от регулярной кавалерии: «Казаки не имеют шпор, а вместо того нагайку»^{127}.

Боевые порядки (лава)

Навыки кавалерийской службы казаки, видимо, получили в войске Московского государства. Практически все очевидцы-иностранцы находили, что конница московских царей очень сильно напоминает татарскую. Эти навыки были усовершенствованы в постоянных стычках с крымскими татарами и ногайцами, на чьей территории казаки и поселились в XVI в., вклинились между татарами и ногайцами.

Боевые порядки казаков определялись всем их образом жизни и системой воспитания.

На раннем этапе становления казачества, когда на Дону еще не было женщин, любой вступивший в казачье сообщество поступал в один из отрядов — станиц. Станицы в свою очередь делились на односумства, каждое численностью от 10 до 20 человек. Члены односумства большую часть времени проводили вместе и имели общее имущество, хранившееся в одной суме^{128}.

Запорожцы, в свою очередь, по такому же принципу делились по «казанам», от общего котла (казана), из которого они питались. Интересно, что котел был символом и у турецких янычар.

Естественно, общие условия жизни и общее имущество служили сплочению бойцов.

В более поздний период сплочению служило то, что в одну сотню попадали люди, знающие друг друга с детства, вместе учившиеся и вместе игравшие в войну. Они также делились на десятки и также называли себя «односумами». Их спайка усиливалась традицией побратимства.

Эту традицию побратимства описал М. Харузин: «…редкий казак не имеет названного брата, с которым он и заключал союз на жизнь и на смерть. Были случаи, что под одним из братьев во время сражения с неприятелем убивали коня: другой его не покидал, брал к себе на коня, а если этого сделать было нельзя, то сам спешивался и разделял вполне участь брата. Когда один из братьев попадал в плен к неприятелю, то другой всевозможные меры изыскивал, чтобы выручить его»^{129}.

А.К. Денисов, описывая трех казаков своего полка, говорит: «Они были разных станиц и артелей, но во время боя — рады умереть друг за друга, и ежели один из них скачет, — что при экзерцициях врассыпную часто случалось, — на неприятеля или находится в опасности, тогда другие, забывая себя, стремятся к своему товарищу»^{130}.