Казаки в Персии 1909-1918

«Коля гордый был, но отличный товарищ. Вахмистром сотни был донец, он не любил Бабиева. И вот на первой же вечерней перекличке юнкеров сотни он произносит очередную фамилию — Бабиев, делая ударение на первый слог, то есть на букву «а». Бабиев молчит. Вахмистр вторично называет так же его фамилию, Коля опять молчит. Вахмистр видит, что юнкер Бабиев находится в строю, и резко делает замечание:

— Юнкер Бабиев! Почему Вы не отвечаете?

— Моя фамилия Бабиев, а не Бабиев, — делая ударение на букву «и», резко ответил он.

Так прошло два-три дня, и наконец вахмистр стал называть его фамилию так, как настоял Коля. Ударение на «а» давало корень слова «баба», то есть «бабий, бабский», чего он не допускал совершенно»⁶⁶⁶.

Бабиев не любил учиться. Он забросил учебники и совершенно не занимался. Был бы он ленив или не способен к наукам — было бы понятно, но он просто не хотел учиться. Неудовлетворительные баллы его не пугали. На вечерних репетициях в классе он то шил себе чевяки, то какую-нибудь замысловатую кобуру или казенные шаровары на пуговицах переделывал на «очкур». Бабиев пищал на зурне или выбивал дробь на барабане или на парте, для лезгинки. Но в строю, в часы конной езды, джигитовки и рубки он преображался. И в этом у него не было конкурентов.

USz.

Николаевское училище — сердце русской кавалерии и рассадник лихих конников. Уроки езды и вольтижировки были ежедневными, а в сотне два раза в неделю была и джигитовка. Первые ремонты лошадей в казачью сотню набирались самим Великим князем Николаем Николаевичем, генерал-инспектором кавалерии. Кони действительно были на редкость и по своему экстерьеру и выездке резко выделялись среди прочих лошадей училища.

Совершенно естественно, что в кавалерийском училище на езду обращалось главное внимание. Прохождение курса начиналось на сложенных вчетверо попонах, на драгунских ленчиках, на уздечках и, конечно, без стремян, чтобы выработать посадку и шенкель. Такие упражнения удовольствия не доставляли, это не то что ездить по-казачьи, «охлюпью». Райское ощущение — садиться в казачье седло после драгунского ленчика. Плохо ездившие юнкера испытывали на себе не только неудовольствие начальства, но и нескончаемые насмешки товарищей, а это было, пожалуй, похуже. Хорошие ездоки ценились, и им нередко прощались многие грехи по учебной части. Это и спасало Бабиева в училище.

На конкур-иппике в Михайловском манеже Казачьей сотни юнкеров все любовались только им. На ежегодной знаменитой «лермонтовской карусели» в ложах был весь Петербург. После вольтижировки гвардейских конных полков — джигитовка сотни Николаевского училища. Бабиев проделывает трудный и опасный номер «мертвец». И сразу перед публикой — сцена погони. За Бабиевым гонятся, стреляют на ходу. На полном скаку, взмахнув руками, он откинулся назад и покатился кубарем по земле. Все в ужасе... Но к нему уже подскакали друзья, кладут рядом коней, хватают его поперек седла и скрываются, отстреливаясь...

«Николай любил дисциплину и «цук», — рассказывал полковник Ткаченко, младше его на год по выпуску из училища.

(В общем виде, «цук» — система внутриучилищного воспитания молодых юнкеров. Основана на традициях, военной дисциплине, моментальном исполнении приказаний старших. — П. С. /К/.)

На Рождественские каникулы едем в отпуск. В Москве пересадка. Узнав, когда отходит поезд, подхожу к столику, сказал Бабиеву и сел на стул.

— Ты почему сел без разрешения «хорунжего» ? — вдруг спрашивает он.

— Мы же не в училище, Коля, а в дороге, — говорю спокойно ему.

— Встать, когда говоришь с «хорунжим»! — вдруг крикнул он.

^

— Коля... да тише. Смотри, люди на нас глядят, — дружески урезониваю.

— Встать, «сугубый», и спросить у «хорунжего» разрешения сесть! — вдруг громче выкрикнул он.

Тогда в Николаевской сотне мы носили свою форму одежды, то есть были в черкесках, почему публика и без того обратила на нас внимание, а тут такой крик. Пришлось встать, взять под козырек и попросить у Бабиева разрешения сесть»⁶⁶⁷.

Юнкерам, окончившим училище по первому разряду, предоставлялся год старшинства в чине. Следовательно, младший класс училища — со дня производства старшего класса в офицеры — уже засчитывал себе это старшинство, как бы уже получив офицерский чин. На этом основании юнкера старшего класса считали и называли себя «офицерами» — «корнетами», «хорунжими».

В Казачьей сотне «молодые», или «сугубые», юнкера обращались к «господам хорунжим» уважительно, а старшие этим совершенно не злоупотребляли. В данном случае Коля Бабиев явно «пересолил».

Традиция вскакивать при появлении старшего юнкера «смирно» до получения разрешения сесть имела свой смысл, приучая видеть начальника в каждом старшем по службе. Младшие были приучены к дисциплине со школьной скамьи, и «корнет» или «хорунжий» оставались таковыми для своего «зверя», или «сугубого», на всю жизнь, что не мешало им быть в отличных отношениях друг с другом.