Казан

С той самой ночи, как на Солнечной Скале произошло событие с рысью, Казан всё менее и менее живо представлял себе те дни, когда он был ездовой собакой и бежал впереди запряжки. Ему не удавалось забыть о них вполне, и они вставали в его памяти, точно огни, светившиеся во мраке ночи. И подобно тому, как датами в жизни человека служат его рождение, день свадьбы, освобождение из плена или какой-нибудь значительный шаг в его карьере, так и Казану стало казаться, что вся жизнь его началась только с двух трагедий, одна за другой последовавших за рождением от Серой волчицы щенков.

Первую трагедию составляло ослепление рысью его подруги и то, что рысь растерзала её волчат на куски. Правда, он впоследствии загрыз эту рысь, но Серая волчица всё-таки навеки осталась слепой. Его месть не могла возвратить ей зрение обратно. Теперь уж она не могла больше отправляться вместе с ним на охоту, как это было раньше, когда они вместе со стаей волков выбегали на равнину или в дремучие леса. Поэтому при одной только мысли о той ночи он начинал скулить, и его губы приподнимались кверху и обнажали длинные белые клыки.

Второй трагедией был для него отъезд Иоанны, её ребёнка и мужа. Что-то более непогрешимое, чем простой рассудок, подсказывало ему, что они не вернутся сюда уже более никогда. Самое сильное впечатление на него произвело именно это яркое утро, когда отплывали от него на лодке женщина и её ребёнок, которых он так любил, и этот мужчина, которого он терпел только ради них. И часто затем он приходил на эту песчаную отмель и алчными глазами смотрел вдоль реки на то место, где он бросился в воду, чтобы возвратиться к своей слепой подруге.

Теперь вся жизнь Казана слагалась из трёх моментов: его ненависти ко всему, что носило на себе запах или следы рыси, его тоски по Иоанне и её ребёнку и Серой волчицы. Вполне было естественно, что самым сильным из этих трёх моментов была в нём ненависть к рыси, потому что именно роковое событие на Солнечной Скале повлекло за собою слепоту Серой волчицы, смерть её щенят и необходимость для него расстаться с женщиной и её ребёнком. С этого часа он стал самым смертным врагом для всей рысьей породы. Где бы он ни почуял запах этой громадной серой кошки, он превращался в ревущего демона, и по мере того, как он постепенно дичал, и его ненависть с каждым днём становилась всё сильнее и сильнее.

Он находил, что Серая волчица стала для него теперь ещё более необходимой, чем с того дня, когда она впервые покинула для него волчью стаю. Он был на три четверти собакой, и эта собачья кровь в нём постоянно требовала компании. А составить её могла для него теперь только одна Серая волчица. Они были только вдвоём. Цивилизация находилась от них за целых четыреста миль к югу. Ближайший к ним пост на Гудзоновом заливе находился от них в шестистах милях к западу. Часто в те дни, когда здесь жила ещё та женщина с ребёнком, Серая волчица целые ночи проводила одна, выходя из лесу, поджидая Казана и подзывая его к себе воем. Теперь, наоборот, одиночество испытывал сам Казан всякий раз, как ему необходимо было уйти от неё и оставить её одну.

Будучи слепой, Серая волчица уже не могла помогать ему в охоте. Но постепенно между ними стал вырабатываться новый способ понимания одним другого, и благодаря её слепоте они научились тому, чего раньше вовсе не знали. Ранним летом Серая волчица уже могла сопровождать Казана, если он бежал не так скоро. Тогда и она бежала сбоку его, касаясь его плечом или мордой, и благодаря этому Казан научился бежать рысью вместо прежнего галопа. Также он очень скоро понял, что должен был выбирать для Серой волчицы самые удобные места для бега. Когда они подбегали к таким местам, где нужно было сделать прыжок, то он толкал её мордой и скулил, и она сразу же останавливалась, настораживала уши и вслушивалась. Тогда Казан делал прыжок, и по его звукам она догадывалась о расстоянии, которое должна была покрыть. Она всегда прыгала при этом дальше, чем следовало, и это было для неё полезной ошибкой.

Со своей стороны, она стала для Казана ещё более полезной, чем была ранее. Слух и обоняние совершенно заменили ей недостававшее зрение. С каждым днём эти два чувства развивались в ней всё более и более, и в то же время устанавливался между ними новый, немой язык, благодаря которому она могла передать Казану всё, что ей удавалось обнаружить слухом или обонянием. И для Казана вошло в забавный обычай всякий раз, как они останавливались, чтобы прислушаться или понюхать, – непременно поглядеть вопросительно на Серую волчицу.