Казань (СИ)

– Ежели похватали сразу несколько подозрительных – ответил я – Надо по одному за един день опросить, да сказать им о том, что кто первый без утайки всё расскажет – ему облегчение в приговоре будет. Ежели кому запираться захочется – тому за всех ответ держать. Токмо расспросы надо вести таковым видом, чтоб не смогли договориться меж собой.

– Хитро – оценил идею Шешковский.

– Впрочем пытка також не исключена – тяжело вздохнул я. Местные нравы быстро не исправишь, надо двигать вперед маленькими шажками.

* * *

– Плохие они люди, злые!

– Что? – я оглянулся.

Сзади меня стояла Акулька в новом овчинном тулупчике и смотрел на меня ясными глазами. Я же разглядывал Колю Харлова и Васю-птичника, которые раскладывали на площади казанского Кремля наш воздушный шар. За время приезда из Оренбурга, Харлова с новой артелью швей из бывших дворянок умудрилась сделать из красной ткани огромную надпись ПЕТРЪ III и теперь нужно было пришить ее на шар. Следом должна была последовать на другой стороне монгольфьера изображение Богоматери с младенцем-Христом.

– Люди они злые.

– Кто?

– К коим Колька бегает. Видела у ворот одного. Глаза страшные, черные…

У меня внутри тревожно екнуло.

– Какие люди?

– А я поди знаю – пожала плечами девочка – Но дух от них идет смрадный, смертельный!

– Николай, подь сюды – я махнул рукой парню.

Харлов младший подбежал, поклонился.

– Звал царь-батюшка?

– Что за люди, с коими ты встречался у ворот? – я обернулся, но Акульки сзади уже не было. Стояли лишь казаки конвоя, поправляя сбруи на лошадях.

– Так это возчики были – глаза парня бегали, но ответил он твердо – Сестра послала денег им за дрова отдать.

Ответ Николая мне не понравился, я поставил в себе памяти зарубку узнать у Харловой, что за возчики приезжали в Кремль.

– Голубятню обустроили? – перевел я разговор на волнующую меня тему.

– Да – парень вытер сопли рукавом теплого кафтана – Споймали новых голубей по дворам. Как только Васька приучит их к месту, раздадим с фурьерами в полки.

– Молодец! – я тронул Победителя каблуками.

– Петр Федорович! – парень замялся – Я правду говорят, что вы немцам продались?

– Кто сие лжет? – я натянул поводья.

– Так генерал Чернышев десять лет тому назад почти победил Фридриха. А вы повелели воротить полки домой.

– Откуда ты это слышал? – я подал лошадь ближе к Харлову.

– Слыхал как двое мужей болтали у лавки, что на торгу. Сестричка с поручением посылала, случайно подслушал – Коля покраснел, отвел глаза.

Мнда… К самозванцу добавилось предательство. Кто-то хитрый все это вкидывает.

– Меньше слухай сплетен. Полки я велел воротить ибо не наша это война была. Русскую кровь лили за хранцузов, да англичашек. А те добра не помнят!

Казаки подъехали ближе, важно закивали.

– Чем больше европцы друг другу чубы рвут – я обернулся к конвою, добавил еще немного геополитики – Тем нам лучше. А ежели они объединятся, да союз учинят – пиши пропало. Нападут и разорвут нас на части.

* * *

Церковь по-прежнему живет по Юлианскому календарю, поэтому первым наступает Рождество Христово. Предпразничные богослужения начались за пять дней до праздника. Я присоединился к ним лишь в предпоследний день, когда ко мне слишком зачастили святые отцы в главе с митрополитом с напоминаниями. Мне как царю, практически по должности полагалось присутствовать на всех торжественных богослужениях. Так что один из главных русских праздников мне запомнился практически безвыходной двухдневной службой в Благовещенском соборе казанского Кремля. Рождественский сочельник с литургией и чтением Царских часов, всеношные бдения, литии и праздничные заутрени, литургия Иоанна Златоуста, в общем, вся мои дела остановились, ноги бесконечно гудели от усталости.

За прошедшие два дня я так утомился от церкви, что на третий день, на праздник Собора Пресвятой Богородицы, меня тащили чуть ли не силком. Я просто кожей чувствовал, как утекает время – армия не готова, тайная служба только-только приступает к своей работе…

Следующие дни святок я просидел в губернаторском доме, лишь изредка выходя на улицу посмотреть на гуляющий ряженый народ. Священники были весьма довольны моим благочинным отказом от переодеваний, видимо убедить в греховности этих традиций им удавалось весьма мало прихожан. Я же больше всего страдал оттого, что совершенно не возможно было уговорить кого-либо начать работать. Приходил лишь глава города – мы час сидели вместе и обсуждали прототип конки на деревянных рельсах. Каменев соглашался, что Казань будет расти и понадобится общественный транспорт, но опасался народного возмущения.

– Ежели дама в платье, поднимется на второй ярус конки – сомневался бургомистр – Так это же любой подлец ей под юбку сможет заглядывать!

Мнда… Вот что волнует чиновника!

Наступил новый, 1774-й год. Праздновали его широко, красочно. На улицах Казани жители по моему указу нарядили елки, со стен палили пушки. Иоган Гюльденштедт, оторвавшись от своих химических опытов с бензином, в самый последний момент умудрился сделать цветные фейерверки и шутихи.