Казань (СИ)

Разумеется, закатываю в губернаторском доме новогодний бал, который также проходит “на ногах”. Сразу, как только часы на Спасской башне бьют 12, мы высыпаем на улицы, кричим “ура”. Раскрасневшиеся на морозе женщины – прекрасны, кавалеры, казаки – бравы и веселы.

После бала, не ложусь спать, а устраиваю с Харловой интимный вечер. Поздравляем друг друга, дарим подарки. Татьяна очень рада рубиновому перстню из моей оренбургской “коллекции”, в ответ девушка презентует мне расшитую двуглавыми орлами красную рубаху.

На столе, по моему заказу у нас стоит квашеная капуста и практически настоящий винегрет, только что без картошки. Вкушая эти блюда, я искренне радуюсь, что озаботился осмотреть кладовые. Жаль, что не успел рецепт майонеза подобрать – можно было бы праздновать с почти салатом оливье. Впрочем успокаиваю себя – не успел в этом году – наверстаю в следующем. Ну и ещё картошки надо раздобыть.

Праздник Крещения проходит благопристойно, никто меня в прорубь лезть не заставил – такого обычая просто еще нет в помине. Да я бы и не занырнул – несмотря на все усилия Максимова, болеть в эту эпоху категорически не рекомендовалось, воспаление лёгких практически гарантировано летальным исходом.

* * *

Село Большое Подберезье, Казанская губерния.

– Шапки долой! Шапки снять! – краснея от натуги, орал тщедушный староста, пулей проносясь перед собравшейся толпой.

Семен неторопливо снял треух, весело глядя на кричащего сухого старика. «Ишь носится как наскипидаренный, едрена вошь. Выслуживается. Откуда только голосище такой».

– Сейчас царский манифест читать будут, – подал голос стоящий по соседству кум.

– О воле? – спросил Семен, оборачиваясь – Ды мы уже давно знаем об сем. Седьмицу назад фискалы царские приезжали, да землемеры. Неужель не помятуешь какой ор стоял?

– Как такое забудешь – вздохнул кум – Мне сосед нос расквасил. Но я ему в ухо хорошо заехал. Эх… как по весне земельку то делить будем? Народец то у нас отчаянный, поротый, да батогами битый… За топор же возьмется!

– Не возьмется! – ответил Семен – Миром все решим, общиной. Роспись староста уже начал делать.

– Да он на самые хлебные земли сыновей своих пишет, да зятьев – загорячился кум – Как быть то?

– Судом царским припугнем – махнул рукой Семен, с приязнью глядя на кума – Слыхал небось, в Казани судей выбрали, да и в нашем стане появятся…

Дядю Ваню в селе любили. Пусть кум и был немного глуповат, зато добрейшей души человек. К тому же здоров как бык и силы на пятерых. По две подковы за раз ломал. А если к вышесказанному добавить, что этот, считай, единственный Семенов родственник в деревне и души не чаял в своем племяннике…

Было солнечное январское утро. Валивший всю ночью снег белым полотном укутал скованную морозом землю. Яркий свет, отраженный от высоченных, по самые окна, снежных сугробов, немилосердно бил в глаза.

Все мужское население деревни стояло, переминаясь с ноги на ногу на трескучем морозе, растирая уши и дыханьем согревая мерзнущие руки. Наконец приехавший для оглашения манифеста бородатый фискал поднялся на специально выкаченную для него телегу, развернул лист и, прокашлявшись, начал.

– Божией милостью Мы, Петр Третий, император и самодержец всероссийский… – начал зачитывать полный титул императора чиновник – Объявляем всем нашим верноподданным указ о Рекрутском наборе…

Когда зазвучало имя царя, Иван тихо перекрестился, краем глаза отметив, как крестится спохватившийся кум.

Все, казалось, замерло. Даже ветер утих. Не скрипел под ногами снег, не шуршала одежда, не лаяли собаки. Деревня будто вымерла. Было что-то необычное в этой замершей в абсолютной неподвижности толпе. Так стоят вольные люди. Распрямившись, не отводя взгляда.

Семен не знал грамоты, не знал счета, не знал многих слов. Да и не нуждался в этом. Он вообще мало чего знал и видел. Вся его жизнь протекала вокруг родной деревни. Но сейчас он, как никогда ясно, понимал главное. Он теперь свободный человек. А такие люди должны защищать свои вольности – об этом прямо было сказано в начале указа. Иначе баре да аристократы вновь закаболят.

Толпа зашевелилась, зашумела, все переспрашивали друг у друга, верно ли они разобрали.

– Семен, вправду я расслышал? – спросил кум, толкая его рукой в бок – Всего пятков годов в службе, а потом домой, либо за деньгу прапорщиком или унтером?

– Так и есть – кивнул парень.

Подождав, пока загомонившие крестьяне успокоятся, государев человек развернул новый указ, продолжил:

– Общинные недоимки в пользу казны милостиво нами прощаются, с чаяньем впредь такому не повториться…

Что тут поднялось… Толпа не умолкала минут двадцать. Даже староста, позабыв о своих обязанностях, о чем-то радостно говорил с сыновьями. Только чиновник застыл на телеге со скучающим видом. Очевидно, наблюдать такую картину ему было уже не впервой. Вот и не стал понапрасну рвать глотку в попытках угомонить разошедшийся народ. Наконец крестьяне начали успокаиваться.

– А ну, ша! – наконец крикнул он – Грамотные в деревне есть?

– Осип, Осип, – послышалось со всех сторон.