Казань (СИ)

Раздался бой барабанов, на “сцену” выдвинулся и я со свитой. Оделся во все черное – длиннополый кафтан, высокие сапоги-ботфорты. Лишь “шапка Мономаха” сверкала красными всполохами рубинов.

Народ при моем появлении замолк, поклонился. Кто-то даже повалился в ноги.

Я уселся на Железный трон, свита стала позади. Из толпы меня с любопытством разглядывали старые знакомцы – Озакан, Новиков, Иоган Гюльденштедт с каким-то худым мужиком. Да это же Фальк! Наркоман и “апостол Линнея”. Я вспомнил, что Шешковский докладывал о нем. Ломка ученого в тюрьме закончилась и я велел его выпустить. Сохранит ли ученый трезвость или опять начнет принимать опий?

Отдельно в толпе стояли мрачные Маша с отцом. Максимова даже не смотрела на меня, все выглядывала осужденных.

– Мы готовы – к нам переваливаясь подошел Хлопуша. Сегодня он был за палача. Причем вызвался сам, упрашивать не пришлось. Клеймо ВОР на лбу так и пылало красным – тоже волнуется, но не показывает.

– Выводите.

Бой барабанов усилился, карэ расступилось.

– Все сделали царь-батюшка – пока ждали, ко мне наклонился Хлопуша, продолжил шепотом – Ночью напали на дом, перебили шешковских людишек. Жена с детками уже в Оренбург едут.

– Молодец, Афанасий Тимофеевич – я оглянулся. Свита – Подуров, Перфильев, генералы стоял поодаль, слышать нас не могли. Шешковский, будто лимона съел, разговаривал о чем-то с поляками. А ну как новое предательство планирует? Может устранить его пока не поздно?

Тем временем начали выводить закованных в кандалы осужденных. Сто сорок два человека, включая Бибикова, Волкова и других тюремных сидельцев.

Когда мне подали списки – я опешил. Казанский суд не только приговорил заговорщиков, но и решил махом избавиться от пойманных при облавах дворян, военных пленников. Девятнадцать нападавших на губернаторский дом, включая Державина и Харлова получили виселицу, остальные – пожизненную каторгу в соляных шахтах под Оренбургом.

Жестоко. Но у царя всегда есть возможность проявить милость и сострадание. Даже к своим врагам. Княгиню Курагину я уже велел отпустить и сослать в Челябу. Ее пожилого отца отправили под конвоем в оренбургскую тюрьму. Осталось решить с Харловым и Державиным.

– Меня то за что?!? – вдруг рванулся в руках казаков бледный, заросший сенатор Волков. Народ вокруг засмеялся, заулюкал.

– Так его!

– Поделом кровопийце!

– Царь-батюшка! Петр Федорович – продолжал кричать Волков – Смилуйся!

Быстро же он сломался и перешел от спеси к мольбам.

– Признаешь меня, Димка? – громко спросил я – Или же Катькину сторону держать будешь? Токмо держать тебе ее не долго – я кивнул в сторону виселицы.

– Признаю! – сломленный сенатор повалился на колени.

– Пиши отказное письмо. Прямо сейчас.

Бибиков с дворянами посмотрели на Волкова с презрением. Кто-то даже сплюнул в снег.

– Начинайте! – я махнул Хлопуше рукой.

– Петр Федорович! – раздался из толпы новый крик. Женский. Я обернулся. Максимова!

Отец дергал ее за руку, но девушка не унималась.

– Хотя бы мальчика пощадите!

Теперь уже народ одобрительно загудел.

– Николай– я обратился к заплаканному Харлову младшему – Рядом с тобой Сашка Жилков стоит.

Мальчик моргал от капающих слез.

– Енто он – я повысил голос, вставая с трона – Твою беременную сеструху зарубил.

Толпа заворчала, Харлов как ужаленный обернулся к невысокому, худощавому дворянину.

– Александр Петрович!!

Парень рванулся в руках казаков, закричал.

Ага, а Жилков то ему и не сказал! И другие “державинцы” тоже. Хорошо, что я внимательно читал допросные листы.

– Вот как будет – я еще больше прибавил голоса – Афанасий, ставьте Харлова с Жилковым на одну скамью.

Охрана сорвала с них верхнюю одежду, которую тут же сожгли на костре, дали длинные белые рубахи, которые надев, привязали четырехугольные кожаные черные нагрудники, на которых белою краскою написано было „преступник Николай Харлов“, „преступник Александр Жилков“». Потащили на эшафот.

– У нас же уговор! – закричал Державин с мукой в голосе. Дворяне заволновались, начали напирать на охрану. Народ тоже забеспокоился, подался к карэ.

На эшафот вышел Почиталин. Развернул свиток, громким голосом зачитал приговор заговорщикам.

Первыми на скамью поставили Жилкива и Харлова. Хлопуша накинул петли. На эшафот взобрался толстый, незнакомый поп с большим серебряным крестом в руках. Забубнил слова молитвы. Потом предложил покаяться. Петя плакал, Жилков прохрипел: “Послушай мое сердце батюшка! Оно не бьется сильнее прежнего“.

Народ еще сильнее заволновался, Маша и Державин закричали в голос.

– А ну тихо! – теперь уже я поднялся на эшафот, громко прикрикнул на окружающих – Слушайте меня. И ты Коля!

Я посмотрел в глаза мальчика.

– Вот как сделаем. Вынесешь сам себе приговор – я опять повысил голос, чтобы меня было слышно всем – Либо сам выбьешь из под своих ног скамью, и повиснешь с убийцей сестры. Либо снимай петлю и сходи с эшафота прочь – я вытащил из-за пояса кинжал-бебут, разрезал веревку на руках парня – Но тогда и Жилкова я отпущу.

Народ примолк, вслушиваясь в мои слова. Маша и Державин тоже ошарашенные замолчали. На площади воцарилась полная тишина.