Каковы любимые блюда Казановы? Сыры (кстати, известные афродизиаки), которые он обожал в то время, когда из-за сильного запаха их обычно исключали из меню элегантных обедов. Он даже подумывал написать словарь сыров, сорта которых столь же многочисленны в Италии, как и во Франции, и твердые, и мягкие. У него была явная слабость к трюфелям, возможно, потому, что этим грибам также приписывают мощные возбуждающие свойства. Больше всего он любил устрицы. Он был способен проглотить сотню за один обед. Возможно, для него не было более вкусного блюда, потому что они даже формой своей напоминают женский половой орган, а потому снова находятся на стыке гастрономического и эротического. «Приготовив пунш, мы забавлялись тем, что ели устрицы, обмениваясь ими тогда, когда они уже были у нас во рту. Она протягивала мне на языке свою, а я одновременно вкладывал ей в рот мою; нет более похотливой, более сладострастной игры для любовников, она даже смешна, однако не становится от этого хуже, ибо смех создан только для счастливых. Каков соус у устрицы, которую я всасываю изо рта обожаемого мною предмета! Это ее слюна. Невозможно, чтобы сила любви не возрастала, когда я прокусываю ее, когда проглатываю» (I, 758). Не говоря уже о возбуждающем наслаждении от моллюска, который очень кстати затерялся за корсажем любимой: когда симпатичная устрица, которую Казанова подал своей любовнице, поднеся раковину к ее устам, случайно свалилась ей на грудь, та хотела подхватить ее сама, но он потребовал права выудить ее из ложбинки.
«Эти пять девушек были как пять превосходных рагу, которых непременно хочется отведать чревоугоднику», – заметил однажды Казанова, глотая слюнки. Это следует понимать буквально, поскольку наступает момент, когда гастрономические и сексуальные наслаждения почти сливаются друг с другом. Очаровательное сердечко должно быть сластолюбивым, считает венецианец. Любовная комедия начинается за столом, но и на ложе любовники продолжают вкушать, только уже друг друга. Известно, что Казанова провел большую часть жизни, путешествуя, наслаждаясь как гурман национальными блюдами и женщинами местного урожая. «С той же шутливой и естественной ненасытостью князь удовольствия выбирает себе невест, когда, торопясь, удовлетворяется на привале легкой победой, не тратя времени на прелюдию. (…) Ради единственного за день перерыва на еду во время путешествия уроженец Юга, эпикуреец, которого страшит одиночество, сочетает удовольствия, используя ежедневные съедобные случаи как преддверие любви: “Не имея склонности к еде в одиночку, я велел подать два прибора. Вероника, поужинав с нами, заслуживала этого отличия”. Эти альковные анекдоты состоят из одного эпизода – эпизода потребления, насыщения чувств, аналогичного предшествующему или последующему ужину, краткость которого не исключает ни сладострастия, ни изысканности. Каждый переезд, таким образом, отмечен женским именем и меню, описанным с точностью туристического справочника, ибо венецианцу нет равных в неутомимой импровизации, веселости, в искусстве жить, возрождаемом каждый день согласно его причудам»[95]
.Казанова также обожал выпечку, которую покупал на рынке за несколько багатинов – мелкую местную монету. «Эти panni, без всякого сомнения, своим видом и названием соответствуют своему назначению: bufeto (сухарики) монахов, ciopa, paneto дожей, roseta молодых девушек, potta, имитирующая женские половые органы, и pandoli, символизирующие восставший пенис, – пишет Катрин Тоска. – Он запивает их белым вином, ombra, ибо в Венеции отдают предпочтение белому вину, тогда как в Тоскане пьют только красное».
В 1757–1759 годах, во время свого пребывания в Париже, Казанова, существенно обогатившись благодаря лотерее, мог как нельзя лучше удовлетворять свои ненасытные аппетиты. Этот гастрономический дебош разворачивался в Малой Польше – модном квартале, расположенном за городской чертой. За сто луидоров в год он снял у Марена Леруа, разбогатевшего торговца фруктами, прозванного «королем масла» с тех пор, как Людовик XV объявил, что тот продает лучшее масло в Париже, большой дом, прозванный Краков-на-вольном-воздухе. Сады при усадьбе соседствовали с садами герцога де Грамона. Там были все удобства, в том числе ванные и конюшня, в которой находилось не менее двадцати стойл, а главное – хороший погреб и большая кухня со всей необходимой утварью. Хозяин даже предоставил ему превосходную кухарку, мадам Сен-Жан, которую все звали Жемчужиной: говорит само за себя.