Казанова

Казанова всегда обожал королей. Ничто не возбуждало его так, как возможность приблизиться к ним, взглянуть на них, прикоснуться, а еще лучше – заговорить с ними. В первый раз он увидел Людовика XV в Фонтенбло, где тот обычно проводил по полтора месяца осенью, страстно предаваясь охоте. Впечатление волшебное и незабываемое. Король в глазах Казановы, который никогда не имел ни малейшего желания изменить общественный порядок, совершенен по определению, поскольку занимает самое высокое положение в обществе. В прошлом Казанова был глубоко шокирован некрасивостью Карла Иммануила III, с которым повстречался в Турине: он и представить себе не мог, что положенное по рангу совершенство короля может сочетаться с его физическим несовершенством. «Я повел себя довольно неловко, удивившись облику этого монарха. Ни разу в жизни не видав короля, я воображал себе, будто король должен обладать редкостной красотой и величественностью в лице, не свойственной прочим людям. Для молодого республиканца моя мысль была не совсем глупа; но я быстро с нею расстался, когда увидал короля Сардинии – некрасивого, горбатого, мрачного, отталкивающего во всех своих манерах» (I, 550). Король Франции – иное дело, но только король, поскольку с его супругой, королевой Марией Лещинской, дело, к несчастью, обстояло совсем иначе: «Я увидел королеву Франции без румян, в большом чепце, на вид старую и благочестивую, она поблагодарила двух монашенок, поставивших на стол тарелку со свежим маслом… Королева начала есть, ни на кого не глядя, не отводя глаз от тарелки» (I, 588). Нельзя сказать, чтобы государыня, походившая на не заботящуюся о себе мещанку, обладала великим достоинством. Никогда Казанова не упускал возможности обрисовать портрет королей, с которыми ему доводилось встречаться во время бесчисленных путешествий. Король Польши Станислав II Август Понятовский, император Франц I, муж Марии Терезии Австрийской и т. д. Если чересчур серьезный Иосиф II, их сын, ему и не нравился, то симптоматически из-за своей внешности. Для сына венецианских актеров нет ничего более достойного восхищения, чем королевская кровь.

Принимая во внимание такое преклонение перед королевскими особами вообще и перед Людовиком XV в частности, нет ничего удивительного, что Казанова был особенно горд, оказавшись у истоков одной из последних связей монарха. Однажды его приятель Патю, молодой адвокат, к тому же актер и первый переводчик пьесы Джона Гея «Опера нищего» (впоследствии ставшей «Трехгрошовой оперой»), привел его к актрисе О’Морфи, которую он посчитал фламандкой, однако, по другим источникам, она была ирландского происхождения. Пока его друг спал с ней, он занялся ее тринадцатилетней сестрой, «симпатичной замарашкой», которая легла в постель раздетой за экю. Насладившись ею – «и оставив нетронутой», уточняет он, наверное, чтобы не покушаться на будущую королевскую прерогативу, – и отказавшись от большего, поскольку цена, запрошенная старшей сестрой за полную дефлорацию, была гораздо выше, он потратил «шесть луидоров на то, чтобы заказать ее портрет, обнаженной, с натуры немецкому художнику. Она лежала на животе, положив руки и грудь на подушку, а голову держала так, словно лежала на спине. Ловкий художник нарисовал ноги и бедра таким образом, что глаз не мог желать увидеть больше. Я подписал: О’Морфи. Слово не гомеровское, но тем не менее греческое. Оно означает “красавица”» (I, 622). «Тайными путями могущественной судьбы» портрет этой прекрасной Елены[48], которую на самом деле звали Луизон, попал, через посредство молодого придворного, г-на де Сен-Кантена, на глаза королю, который пришел в восторг и пожелал тотчас проверить, насколько миниатюра верна оригиналу. Он велел Лебелю, своему камердинеру и своднику, привезти натурщицу в Версаль. Когда юная красавица предстала во плоти перед его величеством, Людовик XV, любивший только едва созревших девственниц, поставил ее между своих колен, обласкал и вскоре сделал одной из своих любовниц.