Казанова

Опираясь на Лоренцо, он прошел по двум коридорам и трем лестницам в большой светлый зал, в левом конце его через маленькую дверь в еще один коридор два фута шириной и двенадцать футов длиной, где в углу была его новая камера. Зарешеченное окошко смотрело на два других зарешеченных окна, освещавшие коридор; через них он мог видеть Венецию до самого Лидо. Лоренцо ушел, чтобы перенести вещи Казановы.

Как статуя сидел Казанова в своем кресле. Он не чувствовал раскаянья, только сожаление от потерянных трудов и надежд. Он считал это карой господней за то, что не убежал три дня назад. Два сбира принесли его постель и ушли. Два часа они не появлялись, хотя дверь новой камеры была открыта. Казанова страдал от целой вереницы мыслей. Он страшился всего и напрягался, чтобы достичь спокойствия духа, с которым можно было вынести все. Кроме Свинцовых Крыш и Кватро, государственная инквизиция владела еще девятнадцатью ужасными тюрьмами, подземными камерами в том же Дворце Дожей для несчастных, которых хотели приговорить к смерти, но не убивать. Их звали колодцами, потому что в них на два фута стояла морская вода.

Наконец влетел Лоренцо, обезображенный яростью, он проклинал всех святых и приказал Казанове немедленно выдать топор и другие инструменты и назвать сбиров, которые ему тайно помогали. Казанова хладнокровно ответил, что не знает, о чем говорит Лоренцо. Басадона приказал обыскать его, но Казанова с решительной миной встал, пригрозив сбирам и разделся догола: «Делайте свою работу, но ко мне не прикасайтесь!»

Они обыскали его матрац, солому, сиденье кресла. «Вы не хотите признаться, чем сделали дыру?»

«Если в моей камере дыра, то я признаюсь, что вы мне дали инструменты, а я их вам вернул.»

Сбиры засмеялись. Басадона топал ногами, рвал на себе волосы и как бешеный выбежал за дверь. Его люди принесли все вещи Казановы, кроме лампы и куска мрамора. До того, как Лоренцо запер камеру, он наглухо забил оба окна, так что воздух больше не проходил. Лоренцо не догадался перевернуть кресло, где он мог бы найти пику.

На следующий день Лоренцо принес тухлую воду, увядший салат, вонючую телятину. Он не позволял убираться, не открывал окна, сбир должен был простукивать палкой стены и пол, особенно под кроватью.

Казанова при этом стоял с каменным лицом игрока. Ему бросилось в глаза, что сбир не стучал в потолок. Этим путем я тоже могу убежать!, сказал себе Казанова. Ему пришлось дожидаться условий, которые он не мог создать сам.

Это были страшные дни. Он не мог не думать, что все потеряно. Допекала жара. Пот и голод ослабляли его тем более, что он не мог ни читать, ни прогуливаться. На третий день он потребовал бумагу и свинцовую палочку, чтобы написать секретарю. Лоренцо лишь засмеялся над этой угрозой.

Казанова уже думал, что все случилось по приказу секретаря, которому Лоренцо послал рапорт. Он переходил от терпения к отчаянью. Он скоро умрет от истощения. На восьмой день его обуяла ярость. Громовым голосом он перед сбирами назвал Лоренцо палачом и велел принести расчет своим деньгам. Лоренцо обещал рассчитаться на следующий день.

Ярость Казановы стихла, когда на другой день Лоренцо принес корзинку с лимонами, которые прислал Брагадино, флягу хорошей воды, аппетитно зажаренного цыпленка, и кроме того велел открыть оба окна. В расчете Казанова глянул лишь на конечную сумму и попросил остаток денег подарить жене Лоренцо, оставив цехин для сбиров, благодаривших его за это.

Когда Лоренцо остался с ним наедине, он спросил, кто дал ему материал для лампы.

«Вы дали мне все своими руками: масло, кремень, серу; остальное у меня было».

«А инструменты для дыры?»

«Я все получил от вас!»

«Безжалостное небо! Разве я вам дал топор?»

«Все это я объясню секретарю».

«Молчите: я бедняк и у меня дети». Он держал голову обеими руками. В интересах Лоренцо, Казанова решил молчать.

Казанова велел купить сочинения драматурга Маффеи. Тюремщик жалел деньги. «Почему вам нужны новые книги?»

«Старые я уже прочитал».

«Я возьму для вас книги взаймы у тех, кто заключен здесь, если вы дадите им свои».