Казанский альманах 2020. Лунный камень

Однако тут, ранним черноморским утром, кроме видений и голосов появился запах, будто вновь повеяло на него ароматом анисовых яблок, и именно это подкинуло его в постели.

* * *

Вода в Чёрном море синяя-синяя, вдали она посветлее, вблизи, у пирса, – с зеленоватыми просветами. Булат закинул удочку, присел на швартовный гриб причала.

Октябрь уж наступил – уж роща отряхает
Последние листы с нагих своих ветвей.

Но здесь природа вечнозелёная. Ни дуновения календарной осени. Пахло безмятежной вечностью. Только безлюдное побережье выдавало время года. Или курортные потребности здесь изменились?

На пирсе, однако, он был не один. Тучный мужчина в белоснежной бейсболке с козырьком назад и шортах на ремешке под животом всё забрасывал и забрасывал спиннинг. Уж высоко поднялось солнце, но оба упорствовали.

– Не клюёт, – наконец обречённо заметил незнакомец.

– Да, не клюёт, – вздохнул Булат.

– Надо к самому рассвету подходить. Знал ведь, но всё равно припёрся.

– Может, здесь вообще рыбы нет?

– Не скажите… Вчера окунь шёл, точно угорелый.

Необязательно разговорились, как это часто бывает в поездах дальнего следования или, как теперь, на неудачной рыбалке. Выяснилось, что они из одного города. А вдали от дома любой земляк – человек родной. Кроме того, они оказались одногодками, и детство их прошло у перерезавшей городской район железной дороги, только по разные её стороны. И две враждебные ватаги тех лет осыпали друг друга из-за железной линии фронта голышом, как шрапнелью, шли в атаку с громким «ура!». Да, было время!..

– Мне разок в лоб попали, – показывал шрам под чёлкой Булат. – Теперь это смешно, а тогда «скорую» вызывали.

Земляки ещё немного потоптались на пирсе и, не прерывая воспоминаний, пошли в прибрежный бар.

Выпили по кружке пива. Его звали Кирилл. Заказали ещё…

– Знал бы – рыбы взял с собой.

– Можно купить.

– Это всё не то-о… – протянул новый знакомый. – Вот у меня дома кефалёк сушится! Это – да! И окунь морской сковородки дожидается. А пойдём ко мне. Я тут недалеко угол снимаю в одном домике. Двор, сад… Посмотришь, как местные живут. Я каждый год с женой приезжаю туда, бронь железная.

Булат нерешительно пожал плечами.

– Пошли, пошли! Пиво без рыбы – не пиво. – Кирилл достал мобильник. – Малыш, я сейчас с таким уловом вернусь! – И уже Булату: – Не переживай, жена у меня хлебосольная.

* * *

Двор за двумя белокаменными домиками-близнецами был просторный. В глубине, перед садом, вся в виноградной лозе – кухня под навесом, можно сказать, столовая. Через двор крест-накрест медная, тонкая проволока, увешанная серебристой рыбой. Булат спросил:

– Это и есть кефаль?

– Она самая, – ответил Кирилл, извлекая из сумки бутылки «Баварского», купленные по дороге, и расставляя на столе под навесом. Сняв несколько рыбёшек с проволоки, крикнул через плечо в сторону дома с распахнутой дверью: – Малыш, ну где ты? – Положил рыбу на стол и пошёл искать свою супружницу со словами: – А ты располагайся, Булат. Будь как дома.

Булат шагнул под навес, по-хозяйски взял с полки две гранёные кружки. Открывалку для бутылок не нашёл. Тут появился Кирилл:

– Сейчас будет она. Пожарит нам окуня. А так – я сам готовлю.

Вместо неё из другого дома появилась другая женщина – хозяйка «усадьбы» с распространённым в Абхазии именем Этери.

– Чем помочь, Кирилл Петрович? – спросила она и, услышав в ответ «спасибо, сами мы тут», удалилась, только окинула взглядом гостя и «праздничный» стол.

Кирилл оказался генеральным директором известного в родном городе крупного промышленного предприятия. Единственным отдохновением сверх занятого руководителя были ежегодные рыбалки на Чёрном море. Булат же не сказал, кем является на этом свете. Постеснялся. Объявить себя писателем, вычитал он где-то, – это всё равно, что назвать себя хорошим человеком. Представился лектором-филологом, что, в принципе, не противоречило действительности.

– А в какой области филологии? – поинтересовался Кирилл.

– В поэтической, – ответил Булат. – А что?

– А то, что, значит, кучу стихов знаешь! – А ну-ка, земеля, что-нибудь к месту и времени!

Булат склонил голову к плечу, взялся за пенную выше краёв кружку:

Друг мой, друг мой,
          я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль…

– О, люблю Есенина! – воскликнул Кирилл и добавил: – У меня в юности целый диск был с песнями на его стихи.

– Пономаренки музыка?

– Точно, Григория Фёдоровича! Как только он сумел подобрать музыкальный ключ к Есенину, уму непостижимо?! А знаешь, что для меня интересно, – это то, что мой отец в один год с ним родился и в один год умер. Нет, конечно, не поэтому я его так чту. Пономаренко, скажу, – это Есенин в музыке. И он затянул бархатным, низким голосом, так же не выпуская из крепкой руки гранёную кружку баварского:

Не жалею, не зову не плачу,
Всё пройдёт как с белых яблонь дым…