Казацкие байки

Как казак Стецько Бабу-Ягу замуж выдал

А было это, скажу я вам, панове, в тот год, когда казаки в поход пошли — хана Буджацкого Аюка воевать.

А только хитер был Аюк, да славен набегами своими на ляхов, на татар крымских, на господарей волошских. Не просто было с ханом Аюком сладить-то…

Да только и полковник Сидор Червонящий не лаптем щи хлебал. Славен был победами полковник, и на войне удачлив. Как ни поход за зипунами, так с доброй добычей запорожцы возверталися в куреня свои…

Сошлися сперва казаки с буджаками в степи понад Бугом. Долго билися, да только ни те, ни другие верха не одержали.

А потом заманили буджаки [9]казацкое войско в балку, густо лещиною да тереном поросшую, да стали наскоками вырубать казачков по одному — по два. А казакам не развернуться — шипы терновые не дають коням маневра… А тут и запасы стали к концу подходить…

Видит полковник — плохо дело. Буджаки балку обложили — мыша полева не выскочит, бо несметны числом были. По обрезам балки кружат, юзжат по-дикому, ровно вепри лесные. Стрелами да найзами [10]кидаются. Позвал полковник Стецька. А надо вам сказать, панове, что казак сей, хочь и невеличкого росту был, но справный в битве и в делах сакмагонских [11].

— А что, Стыцю, — Червонящий молвил, — не слабо ли тебе будет до залоги [12]нашей, что на Матвеевом кургане стоить, добежать, скрозь буждаков просочившись?

— Отчего ж не добежать? — говорит Стецько. — Добегу, пожалуй.

— Добеги, Стыцю, бо припасы кончаются, взавтра уже нечем воевать будет. Да передай полковнику Швыдкому, чтоб казаков прислал облогу [13]буджаков смять, хочь со свово боку балки. Мы тогда враз в прореху вдарим и вырвемся из объятий смертельных…

А Стецьку в дорогу собраться — только подпоясаться! Развернул коня, да и был таков…

А дорога-то не близкая была… Почитай, сто верст казаку скакать до залоги казацкой. Вот и решил Стыць срезать верст эдак тридцать, скрозь Черный лес проехавши. А лес тот, панове, весьма дурную славу имел в казацтве. Сказывали, всяка нечисть там водится, да путников в свои тенета забирает. Словом, ни один путник, что в лес тот попадал, к людям боле не возвертался…

Да только, что Стецьку делать? Скоро надо до своих добраться, да весточку сурову передать, что в беду попали казачки…

Вот так и поскакал казак через Черный лес… Тута уж и смеркаться стало, как в лес въехал. Посмурнело небо, да тучами начало быстро затягиваться свинцово-серыми, дождем да градом набухшими, ровно вымя у коровенки недоенной. Думает казак, что ночлег сыскать бы надобно, ибо если град лупанет, не спрячешься ведь под ветками.

Тут уж и совсем черно стало в лесу. Лишь молнии небо рвуть, да сполохами своими светють. Вот в один из сполохов и увидал Стыць избу — не избу, терем — не терем, хату — не хату. Незнамо что…

Подъехал Стыць ближе — мать честна! А ни окон, ни дверей у избы немае, с какого боку не заедь. «Что за напасть — думает казак, — это кто ж таку невидаль состроил?»

А избенка вдруг закряхтела по-старушечьи, застонала, да и стала потихоньку подыматься на курьих-то лапах. Подрагивая, да листву поза-поза — прошлогоднюю со стрехи осыпая…

А в стенке глухой вдруг дверь скрипучая отворилась. Крыльцо появилось откуда-то, из воздуха задушного образовавшись. А на крыльце старуха стоит, столь древняя, что Стецько на вид ей лет пятьсот определил, не мене. А на плече у ей ворон сидит, нахохлившись. Да такой здоровенный, что не мене пуда потянеть!

— И-и-и, — кричит с порога старуха, — это кто ж к нам пожаловал? Да никак, казак Стецько собтвенным персоном? Заходь — заходь, голубок! Гостечком дорогим будешь!

А у Стыця дар речи запропал совсем. Слова молвить не может. Да и конь евойный присмирнел, дажить уха прижал к голове, как тебе собака какая дворовая…

— Дак что жа, — старуха кричит, — так и будешь стоймя стоять?! Гляди-ко, дождь сей же минут сыпанеть, да с градом убойным…

Кой-как Стецько совладал с собою… Коня под навес, жердями крытый поставил, да торбу с овсом на морду навесил. А сам на ногах дрожащих в избу направился, знамением крестным лоба осенивши трижды…

А в избушке-то уж и свечи горять во множестве, и половичок чистый да цветастый узорами иноземными глаз завлекаеть, и старушка, вдруг нарядная, да вся из себя благостная, улыбается ртом, ровно в коре дубовой узким ножом прорезанным…

И-эх, — говорит, — и угощу же я тебя зараз, казачок!

И скатерку, чисто выбеленную на стол кидаеть…

Тут уж совсем у казака ум за разум забегать стал… На скатерке-то, откуда ни возьмись, и тебе каравай житний, да с корочкою хрусткою, паром хлебным парит — ровно только из печи. Тут тебе и поросенок молочный — пятак кверху задрал прожаренный. Тута тебе и стерлядка востроносая, листами петрушечки да мелиссы обложена — так соком духмяным и исходить… Туточки тебе и сала шмат — да в пять пальцев толщиной, да с прожилками мясными, числом не мене пяти же, боками снежно-белыми лоснится! Тут же тебе и кварта горилки запотевшая, да с наледями на пузатом стекле…