Казейник Анкенвоя (СИ)

Что же? Ханс Майер идет ва-банк. Хотя, справедливости ради, следует признать: для Галашека сегодня был не лучший день». «И не только для Галашека», - подумал я, изучая магазин, более смахивающий на баварские народные бирштюбе. В оформлении интерьера преобладали красно-черные цвета футбольного клуба «Нюрнберг». Флаги на стенах, скатерти, вымпелы, сам прилавок, оснащенный расплющенным орлом со свернутою башкой, да еще и заседание колонны суровых штурмовиков за четверкой столиков, сдвинутых вместе, обернули бы вспять любого спортивного дилетанта. Дилетант решил бы, что угодил он в самое логово германского национал-социалистического движения. Но как я страстный болельщик, то легко разобрался в обстановке. Тем паче, что ни германского, ни какого иного малейшего движения мною в подвале не ощущалось. Напротив, и продавец, и покупатели, сидевшие за прилавком, и штурмовики в красно-черных шарфах застыли, сосредоточившись на моей персоне. Возможно, все они ждали от меня какого-нибудь сигнала. И я счел за лучшее оправдать их надежды.

- «Нюрнберг» чемпион! – провозгласил я, гимнастическим жестом выкинув руку перед собой.

- «Нюрнберг» чемпион! – хором отозвалась колонна штурмовиков. Прочие завсегдатаи так же поддержали мой клич. В магазине наступило прежнее оживление. Все вернулись к своим делам. Я подошел к прилавку. Выбор напитков за спиной продавца возбуждал если не жажду, то, по крайней мере, любопытство. Стеллажи были уставлены четвертушками, полулитровками и бутылями емкостью литров до пяти без наклеек, исполненных как прозрачной жидкости, так и жидкости светло-коричневых оттенков. На краю прилавка стоял поднос, и на нем чистые кружки. Меланхоличный продавец в красной пилотке и с партийным значком в виде буквы «N», пришпиленным к черному галстуку, оттирал наждачной бумагой ржавый штопор. Учитывая, что все изделия на стеллажах были запечатаны пивными пробками, назначение штопора показалось мне загадочным.

- Тебя как звать? – спросил я для первого знакомства.

- Филиппов по батюшке, - продавец испробовал пальцем острый кончик штопора.

- Пиво есть, Филиппов?

- Пива нет.

- А кружки?

- Кружки есть. Дань традициям, - добавил продавец, предупреждая мой следующий вопрос.

- Мюних путч? - откликнулся я с пониманием.

Продавец многозначительно смолчал, покосившись на милицейского капитана, отдыхавшего чуть поодаль за длинным прилавком.

- Что еще?

- Водка и портвейн. Водка хорошая. «Rosstof».

- А почему «Rosstof»? «Российский штоф»?

Продавец и здесь многозначительно смолчал.

- А этикетки забыли поклеить?

- Зачем их клеить? – Изумленно посмотрел на меня продавец. - Какой «Rosstof» правят на экспорт в Самару, тот оформляется. А нашу водку прямо в цеху разливают.

- А другую где разливают?

- Или бери, или тикай отсюда, - расстроился Филиппов.

Дружный рев зала привлек наше внимание к экрану телевизора. «Нюрнберг» усилиями Саенко выдрал ничью на второй добавленной минуте.

- За счет заведения! - Заорал на меня раскрасневшийся продавец, меланхолию которого сдуло, точно пудру. - Хайль, Саенко! Всем водки двойную порцию!

Он подбросил штопор, не поймал его, сорвал со стеллажа бутылку портвейна, высадил ее до половины, остаток вылил в кружку, и подтолкнул ко мне. Казалось, ликование покупателей было всеобщим, когда вдруг милиция подняла голову.

- Допились, козлы? – Капитан мутным зрением окинул вестибюль. - За фрицев радуетесь? За тех, кто наши тридцать четверки в заливе топил?

Штурмовик, в котором узнал я жилистого бича, отбился от своей колонны, гулявшей посреди вестибюля, подлетел к раскольнику и смахнул с него милицейскую фуражку.

- А ты за кого болеешь, гнус?

- За него, паразита, - безропотно выпрямил свою линию капитан.

- За «Нюрнберг»! - Провозгласил я победный тост, разряжая атмосферу.

- «Нюрнберг»! – штурмовики выпили стоя.

Я же пить и вовсе не стал. Я подвинул кружку с портвейном униженному капитану, законно положив, что его организм выделяет противоядие, и опустился около на пустующий табурет. Штурмовики меня игнорировали. Надо было что-то завязать с капитаном.

- Как это вы так сносите хулиганские оскорбления? - нагнувшись, я поднял с пола его засаленную фуражку. - Вы карающий орган, или баба в итоге?

- Я участковый, - язык повиновался капитану с трудом. - Шесть соток обработанной глины. И плантация в погребе. Участок меня кормит.

- Какая еще плантация?

Он приманил меня пальцем, и прошептал едва слышно:

- Участковый Щукин.

- Взаимно.

Участковый кивнул, и выдул портвейн за счет заведения. Я оказался прав.

Хуже ему не стало. Ему лучше стало. Проясненные очи капитана сразу нащупали фуражку.

- Это моя фуражка.

Он примерил фуражку назад козырьком, приосанился и весело сообщил:

- Изъятие надо оформить. Портсигар с гостиницей «Украина». А ты сидишь на нем, сотрудник.

Тусклый портсигар с высотным зданием нашелся в кармане милицейского кителя.

Щукин открыл его и стал пересчитывать сигареты.

- Восемь.

- Ладно. Как мне отсюда выбраться?

- Через дверь. И направо. А было девять. Это кто ж столько выкурил?