Казейник Анкенвоя (СИ)

На ощупь я отделался малой кровью. «Порядок, - сказал я танку. - За Родину можно». Хотя самочувствие мое было довольно поганое. Мутило меня, и голова слегка потрескивала, точно радиоприемник на коротких волнах. Точнее, между ними. И куда более погано я себя чувствовал в душевном смысле. Но в душевном смысле я чувствовал себя погано с посадки в дикий автобус, так что на круг я мало потерял. Плот из пенопласта потерял. Плот распался на мелочи. Пару обломков я встретил, когда соскользнул обратно в воду и саженками покружил у танковой башни. Среди хлама, болтавшегося под защитой бронетехники, удалось мне выловить весло без уключины. Как оказалось, кстати. Рядом я наткнулся и на деревянную катушку для кабеля. Кабель, скорее всего, поперли Хомяков и его сотрудники. Но верхний диск пустой катушки устойчиво держался на волнах. Какое-никакое, а средство передвижения. Бросив на диск весло, я прилег рядом и постарался как-то отреставрировать размытый пейзаж. Область впадины, принятая мной с высоты утреннего обрыва за болото, на поверку оказалась затопленными весями. Холмы и кочки среди бескрайней трясины оборотились в объекты, расположенные выше уровня воды и груды плавучего мусора. «Учительствовал, пока школу не затопило, - припомнил я слова Виктории по адресу безногого христарадника Марка Родионовича. И еще припомнилась мне пьяная речь убитого Щукина, обращенная к болельщикам команды «Нюрнберг» о фрицах, «которые наши тридцать четверки в заливе топили». Тотчас рожденная мной версия, будто бы танк, переживший наводнение с целью остановить мой поход на Москву, и являлся тем самым, «затопленным фрицами», подтвердилась лишь отчасти. Танк был основан, как потом просветил меня Марк Родионович, к 30-му юбилею капитуляции Вермахта на гранитном постаменте шестиметровой высоты у фасада среднего учебного заведения. Тщеславный секретарь горкома партии хотел, чтобы танк его могли видеть с пролегавшего когда-то в 15-ти километрах от Казейника Минского шоссе. Само среднее учебное заведение, в отличие от высших учебных заведений, имело всего два этажа, и затонуло до крыши. Но танк на безымянной высоте благополучно выстоял. И зла на него за это я не держу. Мое крушение было предначертано, так или иначе. В темноте и в горячке я мог расшибиться о массу предметов, наводнявших лагуну с целой эскадрой пущенных ко дну «хрущевских» пятиэтажек. Как узнал я от инвалида-географа, затоплению также подверглись прилегающие строительные площадки домов улучшенного планирования, приусадебные хозяйства, военный городок, поле боя с немецко-фашистскими захватчиками и садово-дачный кооператив «Атлантида». То есть, все угодья на нижайшем уровне впадины. Причины затопления будут изложены мной отдельно. Итак, я взялся за весло, и ушел в каботажное плавание теперь на деревянной катушке. Труд мне выпал изнурительный и бессмысленный. Все равно, что на льдине грести. Я хотел спать и замерз. Если б не эти два обстоятельства я бы все бросил к лешему. А бросивши все к лешему, я бы непременно уснул и замерз бы. Так что я продолжал толочь воду в заливе, пока не посчастливилось мне сделать пересадку на встречную дверь. Это была заурядная одностворчатая дверь, но в коробке. В сравнении с катушкой от кабеля, дверь имела похвальную маневренность. К тому же прежние судовладельцы, дай Бог им здоровья, защелкнули дверь на английский замок. И дверь подо мной не открывалась. Усевшись на ней по-турецки, я занялся привычным делом, но уже с куда большей для продвижения отдачей. Я работал веслом, пока не мелькнул на горизонте огонь маяка. Во всяком случае, так я его мысленно окрестил: «огонь маяка». Огонь едва брезжил, но и этого оказалось мне достаточно. Я воспрянул духом. Наконец-то, я обрел жизненную цель. Прежде я не знал, зачем живу, как и все почти обыватели. И только внезапно открывшаяся истина окрылила меня по-настоящему. Аминь.

- Цель моей жизни в том, чтобы грести, - твердил я, ожесточенно шуруя веслом на обе стороны и разгоняя дверь, будто вредную демонстрацию. - Я живу, чтобы догрести до этого паскудного маяка, сойти на берег, поймать попутную машину, вернуться в Москву, и потерять цель жизни, будь она трижды проклята.