Казейник Анкенвоя (СИ)

Следующие два часа я вообще ни о чем больше не думал. Я просто греб на огонь, пока не приблизился к нему до дистанции, позволившей мне узреть картину, сродни апокалиптической. Вначале я принял ее за мираж. Какую-нибудь фата-моргану. Летучий Голландец, или что там еще является вахтенным после долгого бдения? Огни Святого Эльма? Бросив грести, я долго разучивал эту оптическую химеру. Но ничто ровным счетом не изменилось. Трехэтажный дом из дождя и бетона по-прежнему лез на меня из темноты, словно потревоженное чудовище с красными от бессонницы глазами. Два окна, задернутые пурпурными шторами, горели на верхнем его этаже под крышей, увенчанной единорогом бледной масти с распростертыми крыльями. Рог его был залит чьей-то кровью. Кровь стекала даже по морде его. В свете автомобильной фары, помещенной на крыше, и принятой мною издали за маяк, рассмотрел я застывшего в безмолвном ожидании единорога до мельчайших подробностей. «И я взглянул, и вот, конь бледный», - вспомнил я с трепетом слова из книги «Откровение».

- Всадник же, «которому имя смерть», возможно, купается, - пробормотал я вслух, только чтобы услышать собственный голос. - Возможно, и ад последовал за ним. Хорошо бы, если последовал. Но я так не думал. Ироническая моя гипотеза выдвинулась только лишь как защитная реакция на бесовское это зрелище. Я не думал так, ибо ад и Казейник для меня стали синонимы. И, между прочим, хочу я добавить, что если я порой и цитирую в процессе моего повествования книгу «Откровение», то исключительно в метафорическом смысле. Я вовсе не дергаю текст из «Библии» для придачи всему происшествию пафоса и ложной значительности. Напротив. Ниспосланные мне знаки я теперь воспринимаю как знаки, лишенные всякого смысла. Здесь другое. Я только стараюсь изложить по мере возможностей как сами события, так и мои впечатления, какие помню,

с мыслями, их отрывками, и клочками. И я покорнейше прошу верующую публику отнестись к такой манере снисходительно. Ибо крещусь я крестным знамением, вспоминая весь кошмар, пережитый мною в Казейнике. Засим остаюсь ваш покорный слуга с выбором издохнуть снаружи, либо убраться внутрь дома, где вполне мог ожидать меня кто угодно вплоть до Антихриста. Но я уже ничего не соображал, и выбор мой как-то сам собой отложился. Я просто подплыл на двери к ближайшему стеклу и высадил его черенком весла к чертовой матери. Затем, опустив заржавленный шпингалет, я распахнул створки рамы, и вплыл в какой-то кабинет, судя по графикам и таблицам, до которых вода еще не добралась. Графики я осветил, причалив к стене, бензиновой зажигалкой, но мало извлек полезного. Разве что полдюжины кнопок с пластмассовыми набойками. Среди размокшей канцелярии, продержавшейся на поверхности вплоть до прибытия моего, спас я удостоверение лаборанта Генриха Яковича Максимовича. Фотография с размытой печатью безнадежно испортилась. Зато, шариковые и типографские надписи были в относительной сохранности. Из них я разобрал, куда запустила меня фортуна. В научно-исследовательский институт экологии имени Жана Батиста Ламарка. Сунувши удостоверение за капроновый кушак с рыбными консервами, я выгреб в коридор. Там было еще темнее, чем на воздухе. Точно слепой, налетая на плавающую мебель, я транзитом проследовал до лестничной клетки. Когда я толкнул что-то мягкое и нащупал разбухшее тело животного, нервы мои сдали совсем. Если бы я не ударился через мгновение в каменную ступень, я ударился бы в панику, окончательно свихнулся, и стал бы, вероятно, обитателем института совсем иной специализации. В принципе, я и так уже был готов.

- Сила стояния равняется силе противостояния, - предупредил я, вползая на лестницу, эколога-оборотня, чью зловонную отдышку почувствовал где-то за спиной. - Стоять я больше не могу, кровосос. Ноги затекли. Колено болит. Буду противостоять, если что. В крайнем случае, лягу. Лежачего не пьют.