Читаем Казейник Анкенвоя (СИ) полностью

- Дверь в ателье горячая, потому что муфельная печь за ней работает, - она раздвинула стеклянные матовые створки в стене, за которыми оказалась ванная комната. - Примите душ. Полотенце любое, кроме черного, и того, что в синюю полосу. Вода греется от газовой колонки. Коробок со спичками под раковиной. Халат возьмете табачного цвета с поясом. А я кофе пока сварю.

Я хотел у нее что-то еще спросить, и не втыкался, что именно. Она наполнила водой из пластиковой канистры большую медную турку, поставила ее на плиту и доставила из кухонного шкафа какую-то снедь, а я все стоял у ванной, тупо наблюдая за ней.

- Послушайте-ка. У вас на всех изделиях стоят монограммы «Да» точка «Ша». Кто это?

- Это я, - отозвалась она, размалывая кофе в ручной мельнице, стилизованной под избушку. - Дарья Шагалова.

- А Максимович кто?

- Это вы. Генрих Максимович. Тряпье ваше я выкинула. Оно уже не годилось. Телефон, сигареты, зажигалка и деньги на комоде. Улов остался в прихожей.

«Молодец, - обозвал я себя мысленно, и добавил еще пару-тройку лестных, но непечатных эпитетов. - Забыл про удостоверение с размытой карточкой. Лодыжки ее вспомнил, а упыря-эколога забыл».

- У вас амнезия? - она вдруг резко обернулась ко мне.

- Болезнь Альцгеймера, - буркнул я, шагнувши в ванную, и задвинув за собой стеклянные створки.

Через час мы завтракали, как одна большая дружная семья. Большая и дружная, разумеется, гипербола. Но все-таки мы завтракали. Все-таки пили кофе. К тому времени я успел помыться, сбрить щетину станком отсутствующего супруга Дарьи Шагаловой, напялить его нижнее белье, черные плисовые штаны, и черный же пуловер с монограммой «З». В этом доме у каждого были свои монограммы.

- С виду вы общего размера, - сообщила Дарья, отвернувшись, пока я штаны примерял - Но он моложе. И привлекательней. И умнее.

- Рад за него, - отозвался я, застегнувши пуговицы. Штаны пришлись мне впору.

- И добрей, - пополнила она характеристику возлюбленного. - А вы ко мне посреди ночи вторглись. Глаза безумные, как…

Она замолчала, подбирая сравнение.

- Как у безумца, - пришел я ей на помощь.

- Веслом угрожали.

- Я не мог вам угрожать. Я никому не угрожаю. Последний кому я угрожал, был мой кот Парамон, нассавший приятелю в полуботинок.

Дарья Шагалова поморщилась.

- Опорожнившийся, - изменил я формулировку. - Так лучше?

Лучше не стало. Дарья была чувствительна и обидчива. Инструментом ее мести служил бойкот. Еще школьная заготовка. Или семейная. Видать, не сладко приходилось этому «З», когда его женушка сердилась. Промолчала Дарья до окончания завтрака. Я не возражал. Подобная форма женского протеста мне импонирует. Я бы ввел ее на образовательном уровне как отдельную дисциплину. Урок молчания для девочек. Вместо, хотя бы, труда.

- Так и будем играть в молчанку? - разливая кофе по кружкам, Дарья иронично усмехнулась. - Мне просто любопытно, как надолго вас хватит.

- Нет.

- Нет? Как это понимать?

- Вам просто любопытно, - я закурил, не спросивши ее дозволения.

Благо, она вернула мне личные вещи в целости. Минус телефон. Мобильная трубка после долгого пребывания в воде безвозвратно испортилась.

- И все. Любопытно, и все, - я посмотрел в ее карие зрачки.

Взор ее тут же упал, как будто в поисках галеты. Галета была найдена, и поплатилась. Ровные белые зубы с хрустом разъели ее. Пропала галета.

- Давайте лучше о вас помолчим, - предложил я Дарье. - Давно вы здесь?

- Пять лет и третий месяц.

- Как вам живется в Казейнике?

Она рассмеялась.

- Я не была в Казейнике. Студию муж арендовал, и тогда еще на берегу водохранилища. Здесь тихо, спокойно. Леплю без указки. Это мое. Лепить я с малолетства пристрастилась. Потом уже детская студия. Строгановское училище. Свадьба. Гжель на электричке.

Дарья кивнула на обойный фотографический портрет в дорогой вишневой рамке с червоточинами. Там обитал насупленный молодой человек в очках.

- Потом Зайцева позвали сюда. На местный комбинат «Франкония» сразу главным редактором в многотиражку. После бульварной газеты муж обрадовался. Конечно, большой успех для начинающего журналиста.

- Без сомнений, - поддержал я морально Зайцева. - И что у нас производит комбинат?

- Мы с ним на выставке познакомились. В «Экспоцентре». Я стенд оформляла для немцев. Тогда мне деньги были нужны.

- А сейчас не нужны?

- Вы думаете, я задаром ваяю? - она рассмеялась. - Женское рукоделие? Ничуть. Все мои работы куплены частным коллекционером. Скоро будет моя персональная выставка. Музей современного искусства в Нюрнберге.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее