Каждая минута жизни

— Точнее, у вас с ней был роман? — не скрывая ревности, воскликнула Антонина, и лицо ее залилось краской. — А теперь тебе за этот роман приходится расплачиваться по высшей хирургической таксе?

— Какая чушь! Мы бы оперировали девочку в любом случае.

— Разреши мне не поверить тебе.

Тут уже не выдержал Карнаухов. Он сказал, что решение принято всем хирургическим кланом клиники и, в первую очередь, — Антоном Ивановичем. Более того, именно он и готовится к операции. А мать Светы, эта самая Валентина Порфирьевна, с самого начала была против операции, это всем хорошо известно. Поэтому ни о каких любовных притязаниях с ее стороны не может быть и речи.

— Но в письме речь о другом, — кивнула на листок Тоня. — Как говорится, дыма без огня…

Она все более чувствовала, что увязает в гнусной тине мелочной дрязги, до неприличного капризна, превращается в обычную мещанку, скандалистку, глупую бабу, ослепленную глухим чувством ревности. Так можно договориться бог знает до чего.

— Ладно, мальчики, будем считать, что разговора не было, — Тоня решительно поднялась. — Давайте сюда эту цидулю. Сама разберусь… Нет, нет, — быстро добавила она, увидев как помрачнели лица мужчин. — Просто в свое время я писала об этом Зарембе. Обещаю вам, ревности не будет. Но разобраться в этой подлянке надо.

— Это так обязательно? — с сарказмом спросил Николай.

— Ну… как тебе сказать, Коленька… В принципе это небезынтересно… Письмо, судя по всему, поступило с завода, который я знаю. И людей тоже. Мне сейчас, как журналисту, интересно знать, что там происходит. За что этот доброжелатель так прикладывает хорошего человека?.. У кого из них рыльце в пушку?.. Ну-с, а засим, позвольте откланяться. Извините, что оторвала вас от важных государственных дел.

Прощание выглядело как-то излишне официально, даже с холодком. Поэтому, уходя, уже с порога, Тоня лукаво подмигнула Андрею.

Да, попала баба в переделку — сама теперь и выпутывайся. Верила она Андрею, знала его безграничную честность, даже аскетическую суровость. И все же где-то в глубине сердца затаилась нехорошая ранка. Слишком уж логичной была выстроенная анонимщиком цепь: Заремба — Тамара, Заремба — Валентина, Валентина — Рубанчук, Рубанчук — Антонина…

Тоня позвонила из проходной завода в дирекцию, и вскоре уже шла узенькой аллеей к механообрабатывающему цеху. Сколько раз приходила на завод, и всегда легко щемило сердце: и от этой расцвеченной красным кумачом Доски почета, и от могучих цехов за рядами тополей, и от шумного рабочего люда. Все в движении, в деловой спешке, в гомоне. Механообрабатывающий цех новее и выше остальных, с широкими стеклянными окнами, с транспарантом над просторными входными воротами.

Сразу же поднялась на второй этаж, к начальнику. Не следовало, конечно, этого делать, но, увы, поняла позже. Ты — журналист, нуждаешься в объективной оценке, а начальство всегда по-своему субъективно. Однако вспомнила, как приветливо принимал ее Кушнир в последний раз, и успокоилась.

Кушнир сидел в своих хоромах — действительно, не кабинет, а хоромы! — и названивал по телефону. Увидев Антонину, широко развел руками. Радость его была неподдельной. Вот кого он не ожидал!.. Конечно, заходите, уважаемая… Провел ее к приставному столику, сам сел напротив, внимательно заглянул ей в глаза. На его скуластом лице появилось выражение настороженного внимания.

— Плохо, что не ожидали, — усмехнулась Тоня, стараясь играть роль беззаботной, милой гостьи. — Редко мы видимся, дорогой начальник. А жизнь идет и, как мне кажется, не оставляет нас без внимания. Может, поделитесь новостями?

Он помрачнел, стал нервно разглаживать ладонями гладкую поверхность столика. Новости есть. И необычные. Более того — героические… У них сегодня была трудная ночь — таких ночей они не переживали давно. Дело шло о жизни и смерти, о том, на что способен рабочий человек. Мы ведь представляем его только за станком да с инструментом в руке. А он, простой рабочий человек, оказывается способным на подвиг. Одним словом…

Тоне хотелось прервать его патетическую казенную болтовню, хотелось вынуть анонимное письмо и положить перед начальником. Что вы скажете на это? Однако выдавила из себя почтительную усмешку и сказала, что рада случаю узнать про ночное происшествие.

— Случился пожар в формовочным цехе, — как бы гордясь этим, начал Кушнир. — У наших соседей. Что там было, с чего все началось — неизвестно.

— Есть жертвы? — встревожилась Антонина.

— Могли быть.

— Как это — могли?

— Вот так. Очень просто. Один наш работник едва не заплатил своей жизнью. — В голосе Кушнира зазвенело искреннее огорчение. — Пшеничного помните? Нашего лучшего токаря. Вы и о нем, если не ошибаюсь, писали.