Каждая минута жизни

Пшеничного обогнал высокий, сутуловатый рабочий по фамилии Скрябников. Лицо у него было усталое, в глазах затаилась тревога. Вспомнилось: жена его уже второй месяц лежала в больнице, Скрябников ходил к ней ежедневно, сразу после работы, носил ей фрукты, банки с соком. Бегали туда с ним и двое девочек — дочки.

Вдруг он вынул сигареты и стал на ходу закуривать. Пшеничный догнал его.

— Здравствуйте, Петр Сидорович, — приветливо кивнул Пшеничный и хотел было поинтересоваться здоровьем супруги. Но Скрябников только искоса взглянул, ничего не сказав, прибавил шагу. Не услышал, что ли?.. Спина его согнулась еще больше, он будто торопился в цех. Пшеничный почувствовал себя так, словно его при всех обругали. Но почему, за что?.. Стал припоминать. Конечно, вспомнил: Скрябников стоял в квартирном списке, но вчера стало известно, что его временно отодвинули, перенесли на другой дом. А в этом списке вместо него появилась фамилия Пшеничного. Кушнир сумел все провернуть быстро. «Так нужно, — сказал. — Радуйся, что делаешь для цеха большое дело, помогаешь с планом, с заказами, доказываешь, что ты способен жертвовать собой ради других, ради общего дела…» А как бы посмотрел на это Скарга? — подумалось вдруг. Старый мастер, конечно, не в курсе… Махинация скрыта глубоко, все в ажуре, не подкопаешься. Только вот Скрябников перестал здороваться. Не то у него, видать, настроение, чтобы благодушно кивать махинаторам. И у его больной жены тоже не то настроение.

Аллея поворачивала к сборочным цехам. Дальше, в тени осокорей, возвышался механообрабатывающий, красавец с огромными окнами, с красными воротами, вокруг него цветники, скамейки, аппараты с газированной водой. Пшеничный взглянул на большой щит с объявлениями у главного входа. Перед ним стояли рабочие, читали.

«Молния!»

Пшеничный тоже подошел посмотреть, по какому поводу. Прожектористы, наверное, постарались. Неутомимые у них в цеху прожектористы, чуть какое упущение, сразу «молния»… Первые и поругают, первые и добрым словом упомянут. Он прочел… «Приветствуем героя механообрабатывающего цеха!..» «Молния» оповещала о вчерашнем происшествии, называла тех, кто бросился первым в пылающий модельный. Слова были звонкие, красивые, четко выписанные, и из этих слов вытекало, что главным героем был он, Николай Пшеничный, что это он, собственно, закрыл газовый вентиль, выбил раму, втянул шланг от гидранта и начал сбивать пламя с ценнейших моделей. Все так оно в общем-то и было, но Пшеничному стало вдруг стыдно, нехорошо. И ребята рядом читали будто с ухмылкой.

— Кто это повесил? — спросил он недовольно.

Ему не ответили. Как и Скрябников. Даже не поздоровались с ним. Его утреннее смутное настроение переросло в откровенное раздражение. А тут еще эта «молния», словно унылое дитя, одиноко белела на большом красном стенде.

И Пшеничный решился. Одним рывком сорвал листок с доски, сложил его, засунул в карман пиджака и быстро направился в цеховые ворота.

Кушнира нашел возле инструментальной кладовой. У того было преспокойнейшее лицо. Под чистенькой, отутюженной синей спецовкой голубела новая рубашка, все было аккуратно на нем, новенькие ботинки по последней моде, лицо загорелое, хорошо выбритое. Спросил у Пшеничного, почему такой злой? Чем недоволен? Тот вынул листок с «молнией», развернул его и, не читая, хлестко, грубо разорвал на куски. Вот так, товарищ начальник!

— Не понимаю, Пшеничный, чем вам не угодили наши стражи порядка, — сухо, с легкой мстительностью в голосе, произнес Кушнир. — Вас, кажется, здесь не обижают.

— Нет, обижают! — с вызовом отрезал Пшеничный.

Разговор велся на повышенных тонах. Появились и любопытные. Кушнира это явно не устраивало. В его узеньких глазах мелькнула тревога. Он взял Пшеничного за локоть, повел к себе в кабинет, стараясь по дороге выведать причину его недовольства. В чем дело? Или это обида за квартиру? Неужели Пшеничный не понимает, что ситуация сложная, что могут быть возражения в коллективе, анонимки, что есть обойденные, есть даже выброшенные вовсе из списка…

— Например, Скрябников?

— Возможно… Скрябников, — Кушнир слегка запнулся, открыл широко дверь кабинета, пропустил Пшеничного, зашел за ним и плотно закрыл дверь. — Хотя Скрябников — не самый одиозный случай, Коля. Скрябников одно время крепко выпивал, был переведен из бригадиров в рядовые токари… Одним словом, он у нас не среди лучших, — в тоне Кушнира зазвучали льстивые нотки. Взял парня за плечи, подвел к своему столу, посадил перед приставным столиком и сам сел напротив. — Герой — ты! Даже сам не представляешь, какой герой! Висел на волоске от гибели. И вообще, в любой ситуации умеешь показать свою гражданственность. Идешь навстречу коллективу.