Каждая минута жизни

Театр светился яркими огнями. Около главного входа — стенды с афишами, объявления, анонсы о приезде иностранной труппы. Заремба посмотрел на часы. До конца спектакля оставалось несколько минут. И тут его вдруг охватили сомнения. А может, не нужно говорить с Валей сейчас? Может, действительно переложить этот тяжелый разговор на плечи Курашкевича?

На улице показались первые зрители: возбужденные, радостные. Они еще жили спектаклем, судьбами героев. Вот прошествовал важный генерал под руку с женой, шумной ватагой вывалилась из дверей компания парней и девушек в джинсах, наверное студенты, и опять — пары, пары…

Наконец появилась Валентина. Заремба подошел к ней. Устало и безразлично она взглянула на мужа, взяла под руку, пошла, глядя себе под ноги. Стараясь попасть с ней в ногу, он искоса посматривал на ее исхудавшее, вытянувшееся лицо, на красивые черные волосы, которые спадали на плечи густой волной, и у него от жалости сжималось сердце.

— Я говорил с отцом… — начал он осторожно.

Она даже не посмотрела на него. Словно и не слышала его голоса.

— Валя… — снова заговорил он несмело, когда они вошли в метро. — Слышишь? Я же хочу как лучше… Для нашей дочери…

Валентина продолжала упрямо смотреть под ноги.

У конечной станции Максим поймал такси. Поехали домой, на свой далекий надднепровский массив. Вдоль дороги тянулись к небу новые высотные дома, дома-гиганты в сверкающей россыпи огней. По сравнению с ними их дом выглядел маленьким и уютным. Весь утопал в зелени. Дорожка от ворот к дому была недавно полита водой, над бетонными плитами поднимался легкий пар. На половине отца еще горел свет. Во дворе бренчал чем-то железным Степа, неусыпный, бесплатно-покорный слуга и садовник.

Зажгли на веранде свет. Так было давно заведено. Максим приносил из холодильника еду, накрывал на стол. Валя после спектакля могла только сидеть, слушать, попивать чай. Сегодня даже чая не захотела. Села, устало сложив на коленях руки и глядя в одну точку. Потом вдруг встрепенулась и перевела взгляд на Зарембу.

— Максим, — сказала глухо, — что-то со мной творится, сама не пойму. Ты садись, мне нужно поговорить с тобой. Я вчера тебе такое наговорила… Ты прости меня. — Валентина нервно взяла из пачки сигарету. — Я его давно не люблю. Все эти годы я жила не любовью, а просто воспоминаниями о далеком девчоночьем увлечении. Только ты был у меня. Был и остался… Но вчера я вдруг почувствовала, что он меня обидел. Все эти тайны, недоговоренность, все за моей спиной…

Максим повторил ей утренний разговор с Рубанчуком. Сказал, что пересадка ее почки невозможна, так прямо заявил Рубанчук.

— Чепуха, — перебила нервно Валентина. — Мало ли что было когда-то!.. Я себя прекрасно чувствую и абсолютно здорова!

Максим в растерянности развел руками. С надеждой посмотрел на освещенные комнаты тестя. И Курашкевич словно услышал его немой призыв.

Вышел в полосатой тигровой пижаме на веранду, одним взглядом оценил царившую здесь возбужденную атмосферу, сказал грубовато:

— Здорово, доченька! Что ж ты отца родного не приветствуешь?

— Здравствуй, папа, — равнодушно покачала головой Валентина. — Ты уже приехал?

Курашкевич хмыкнул.

— Ну-ка, зятек дорогой, — кивнул повелительно Максиму. — Оставь нас. Тебе завтра, поди, рано на завод. Вот и отдыхай себе. А у нас тут с дочкой разговор серьезный имеется… Иди, иди, — неожиданно подмигнул он, видя растерянность Зарембы.

Валя жадно докурила сигарету, смяла дымящийся фильтр в пепельнице и потянулась к пачке за новой.

Ложась спать, Максим слышал неразборчивые, то возбужденные, то негромко бубнящие голоса жены и тестя. «Если бы удалось ее уговорить…» — почти отрешенно думал он.

9

Карнаухов прекрасно чувствовал себя в роли гида. Собственно, эту роль он выполнял, главным образом, с симпатичной, черноглазой Бетти Рейч. Она вчера отказалась идти в театр, и Николай допоздна возил ее на своем «жигуленке» по городу, показывая достопримечательности древнего Киева. Несколько лет назад праздновали его 1500-летие, разве фройляйн не слышала об этом? Дата, конечно, условная, но, можно считать, что приблизительно столько уже существует город над славным Днепром. Предки были достойными людьми: умели и от врагов защищаться, и строить… Николай показал Бетти Лавру, Софию, Андреевский собор… Тут жил выдающийся писатель… Здесь работал известный ученый… Война многое уничтожила, но киевляне оптимисты: отстроили разрушенные улицы, реставрировали исторические памятники… А вот на крутых днепровских кручах могила Неизвестного солдата. Трепещут по ветру печальные язычки огня, напоминая живым о неисчислимых жертвах минувшей войны.