Каждая сыгранная нота

Бегущий по его венам раствор антибиотика холоден как лед. Разглядывая Ричарда как под микроскопом, Карина, похоже, не замечает, что его кожа покрылась мурашками. Хорошо бы она накинула на него тяжелое одеяло. Лицо зудит там, где проходящая через рот трубка зафиксирована пластырем, и Ричард хочет попросить Карину почесать это место. Пытается заговорить, но его попытка оказывается задавленной, задушенной, когда наталкивается на неприступную стену из твердого пластика, уходящую глубоко в горло. Он не может говорить. Смотрит широко раскрытыми глазами на Карину, разделяя ее страх.

При подключении к БиПАПу дышал он все-таки сам. Инициировал вдох, а устройство помогало ему, отслеживая, чтобы вдохи были глубокими, а выдохи полными. Наблюдая за тем, как поднимается и опадает его грудная клетка, Ричард понимает, что здесь его участия не предполагается. Аппарат вентиляции легких полностью выполняет за него всю работу. «Дышит» вместо Ричарда. В нем вспыхивает страх. Сердце колотится так, словно он бежит, спасая свою жизнь. При этом его дыхание остается ровным, словно оно никак не связано с испуганным сердцем и разгоняющейся по замерзшим венам кровью.

В палату заходит Кэти Девилло. На ней черные лосины, невзрачный мешковатый серый свитер, мягкий розовый шарф, никаких украшений, ни грамма косметики. Сегодня воскресенье. Он представляет себе, как она, устроившись на диване у себя дома, смотрела фильм на «Нетфликсе», когда получила вызов. Жаль, он не может попросить у нее прощения за то, что побеспокоил подобным образом. Кэти встает по другую сторону кровати, напротив Карины, и явно медлит, прежде чем заговорить. Рот ее сурово поджат. Глаза смотрят в глаза Ричарда, точно не желающие воевать бойцы.

— Привет, Ричард. Привет, Карина. Ну что ж… — вздыхает Кэти. — Вот мы и здесь. Мне надо о многом с вами поговорить. Готовы?

Никто не отвечает.

— Да, — наконец отзывается Карина.

Кэти улыбается Карине, не размыкая губ, а затем снова смотрит на Ричарда в упор, немного выжидая. Он боится того, что она собирается сказать. Хотя Ричард ни разу не слышал речи, которую она сейчас произнесет, он знает, что будет дальше. Этот поезд уже пятнадцать месяцев несется к нему на всех парах по однопутной железной дороге. А он до сих пор не готов.

— Итак, вы знаете, что вам была произведена срочная интубация и сейчас вы находитесь в отделении интенсивной терапии. Моя цель сегодня — предоставить вам всю имеющуюся у меня информацию. Я ваш навигатор, но за рулем все еще сидите именно вы, хорошо? Я здесь для того, чтобы сообщить: повернете направо — произойдет одно. Повернете налево — произойдет другое. Решение за вами, но у любого решения имеются свои последствия, это понятно? Моргните один раз, если да. Держите глаза открытыми, если нет.

Ричард моргает.

— Если бы вас не интубировали и не подключили к аппарату искусственного дыхания, вы бы скончались. Падения, значительная потеря веса и пневмония — три звоночка БАС. Они говорят о прогрессировании болезни и гипотрофии. Эти сигналы означают, что вы перешагиваете определенную грань. Примерно месяц назад ваша ФЖЕЛ составляла тридцать девять процентов. Пневмония толкнула вас за ту самую грань. Вы не получали достаточного количества кислорода, резерва дыхания не хватает. Сейчас выбор стоит между двумя сценариями: либо трахеостомическая операция и жизнь на вентиляторе, либо экстубация и терминальное отлучение[41].

Она прерывается. Все молчат. Отлучение. Это значит именно то, о чем он думает? Никак не спросить.

— Давайте рассмотрим первый сценарий. Операцию. Хирург общей практики скажет: «Пфф, трахеостомия плевое дело» — и будет прав. Сама-то процедура простая. Но это если говорить его цеховым языком, а не языком БАС. В том, что касается вашего психологического состояния, это решение изменит всю вашу жизнь. Так что операция — дело совсем не плевое. Если вы на нее решитесь, вам понадобится о-о-очень мощная поддержка по уходу на дому.

Кэти переводит взгляд на Карину, и по выражению ее лица все ясно как день. Поддержка ляжет на плечи Карины.

— В теории с трахеостомой и на вентиляторе вы вполне можете рассчитывать на нормальную продолжительность жизни. Но вам двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, триста шестьдесят пять дней в году будет требоваться уход того же уровня, какой оказывается в отделении интенсивной терапии. Вам придется либо выкладывать около четырехсот тысяч долларов в год за индивидуальный сестринский уход, либо найти как минимум двух человек, которые согласятся ухаживать за вами на дому. Это непреложное условие. Вы попали в реанимацию. С этого времени вами могут заниматься только узкопрофильные врачи и медсестры. Если хотя бы двое не пройдут углубленную подготовку, чтобы выступить вашими реанимационными медсестрами или медбратьями, мы не сможем выписать вас домой, так как это будет небезопасно. Этим людям предстоит посменно находиться рядом с вами семь дней в неделю, круглосуточно и круглогодично, без отпусков.