Земля… Она встала вдруг перед мысленным взором вся, какой Коршак ее знал, и никакая ночь, никакая мгла не могли скрыть ее внизу. Земля Степанова и отца, земля Феликса и Сергеича, земля Марии и Насти, земля Сережки, земля, на которой стояли сейчас, покрываясь холодной росой, надежные, тяжелые не оружием, а весом танки Гапича. А может быть, они катились по исхлестанной просеке, повернув пушки назад, посвечивая друг другу, чтобы обозначить себя в темноте. Земля Воскобойникова и Домбровского, земля Желдакова и Петраченкова, земля его, Коршака…
Медленно, страшно медленно поднимается прибой у мыса Поворотного, вскипает у черных каменных берегов полуострова, медленно и мягко прилегает на узкую полосу побережья; и словно жилка на горле в самом важном для жизни месте пульсирует Большая река…
Наверное, это и есть обретение Родины — увидеть все это вместе и сразу, не по частям, а ощутить обязательную и неистребимую, жгучую связь с тем, что видишь даже сквозь сомкнутые веки.