Каждому хочется иметь тельняшку

КАЖДОМУ ХОЧЕТСЯ ИМЕТЬ ТЕЛЬНЯШКУ Алексей КИРНОСОВ

РАССКАЗ

^{_{Рисунки Т. Оболенской}}

Пляж был не из песка, а из довольно больших камней, которые называются гальками. Есть некоторые девчонки, которые называются Гальками, но это совсем другое, и путать не надо. По галькам босиком ходить очень больно, поэтому я ходил за папой и просил разре-[1] и ползти на коленках, чтобы не кололось.

Ползать на коленках в десять лет уже стыдно, поэтому я ходил за папой и просил разрешения надеть сандалии. Но папа сказал, что он не разрешает мне обуться, потому что ходить босиком по камням — это есть колоссальная и ничем не заменимая польза, а также тренировка нервной системы, важность которой для здоровья невозможно переоценить. Потом папа воткнул в камни две палки, прицепил на них полотенце и велел мне через каждые пятнадцать минут бегания по пляжу залезать под это полотенце в тень минут на десять.

А на море в это время был прибой.

На берег набегали огромные волны. У самого берега волна вдруг как бы замирала, вскипала пеной, вырастала выше меня и потом обрушивалась с грохотом и шипением. Я стоял и прикидывал в уме, как бы так сделать, чтобы в море не залезать, но чтобы никто не догадался, что в море мне залезать страшно.

Подошел папа. Волны сразу стали поменьше. Наверно, потому, что когда я сравнивал их с собой, то они были выше человеческого роста, а когда сравнил с папой, они оказались ниже, чем по плечи.

Папа спросил:

— Тебе кажется, что вода холодная? Не сомневайся. По радио сообщили, что температура воды двадцать шесть градусов.

— Что ж ты раньше не сказал!

— Так что пойдем в воду. Впрочем, позволь-ка, я попробую перенести тебя через прибой на руках.

— Попробуй, — позволил я с большим облегчением.

Папа взял меня на руки и шагнул вперед. Тут меня обжало, затрясло, залило соленой водой с головой и с ушами. Но на руках у папы чего бояться. Зажмурив глаза, я воображал, что попал в обыкновенную автобусную давку во время наводнения.

Буквально через полминуты неприятности кончились. Папа отпустил меня. Раскрыв глаза, я увидел вполне спокойную поверхность моря. Она вздымалась и опадала, не залезая человеку ни в глаза, ни в рот. Она была теплая, как ванна. Поэтому мы с папой плавали далеко и долго, а потом перевернулись на спину и смотрели в синее небо, где летали чайки.

Один раз над нами вместо чайки пролетел вертолет с цифрой «4» на борту. Из кабины высунулся летчик и поглядел на нас.

— Не волнуйся, дружище, — сказал ему папа. — Мы хорошие. Мы вчера прилетели из Ленинграда, недельки две здесь покупаемся.

Летчик, конечно, его не услышал, но он и без того понял, что мы в самом деле хорошие, плавать умеем и за нас беспокоиться не следует. Он спрятался в свою кабину и улетел.

Мы поплыли к берегу. Через прибой я вылезал сам, и меня здорово поколотило этими камнями, которые гальки. Волны тащат их с собой из моря и бросают на берег большими горстями.

Мы легли отдохнуть возле нашего полотенца-палатки. Приятно отдыхать после купания, разговаривать с папой про всякую всячину и чувствовать, как твоя белая кожа раскаляется, натягивается на костях и загорает. Папа рассказывал про интересные случаи из своего последнего плавания, а попутно собирал плоские камни и укладывал их рядышком. Сперва я не понял, для чего он делает такую бесполезную работу, а потом гляжу — папа лежит не на куче камешков, а на красивом коврике из разноцветных камней.

Я всегда говорил, и вам сейчас повторяю, что мой папа — самый умный на свете папа. Каждый раз такое придумает, что едва сдерживаешься, чтобы не запрыгать от радостного удивления. И что самое удивительное, он всегда придумывает для других. Для мамы, для меня, для гостей, для соседей.

— Замечательный получился коврик, — сказал я. — Это же надо так придумать!

— Ну и ложись на него, — подарил мне папа каменный коврик. — А я похожу по гальке, потренирую пяточный нерв…

И папа пошел вдоль моря, делая вид, что ему не больно шагать по острым камням.

А я задумался. О том, что я, сын такого умного и ловкого папы, являюсь несообразительным и в общем-то скучным человеком. Я не умею придумывать, ни о чем не могу раньше всех догадаться и мало чего способен делать своими руками. Вот даже искупаться сам не сумел. И, подумав так сокрушительно, я сказал себе: «Нет, искупаться, наверное, я сумел бы и сам. Надо попробовать, а то зачем тогда и жить на свете, если я такой никчемушный».