Каждому свое

— Средний немецкий бюргер, как и большинство его однокашников, использовал свое единственное достоинство — рано признался в собственной бездарности и, чтобы компенсировать этот недостаток, вовремя примкнул к нацистскому движению. Да что я вам рассказываю! Бездарность может сделать карьеру, лишь вступив в партию.

— Виноградов! Думайте, что говорите! — прервал его следователь.

— Так я же про Германию говорю! А у нас с этим все в порядке.

— А что представляет собой Гофмайер как личность? — вновь поинтересовался Северов.

— Начнем с того, что это вовсе не личность, а скорее безликость. Биографии его я, конечно, не знаю, известно только с его слов, что он во время Первой империалистической служил в армии, был легко ранен и чуть не попал в плен.

— Кто для него кумир — Гиммлер, Гейдрих или?

— Ни тот, ни другой. Его кумир — непосредственный шеф, адмирал Канарис, о подвигах которого он может рассказывать в своем кругу сутками. Вторым его героем является рейхсмаршал Геринг. Во время Первой мировой войны маршал прославился как летчик-ас, сбивший наибольшее количество самолетов противника и сейчас незаслуженно отодвинутый на второй план.

— А что еще вы можете добавить к образу Гофмайера?

— Как все серости, пролезшие наверх, он хотел бы не так быть, как казаться личностью, для чего и прилагает массу усилий, понимая, что необходимых качеств для того у него нет или как минимум недостаточно.

* * *

Дверь неожиданно открылась, и в проеме появился дежурный офицер. Вид у него, как и прежде, был надменный.

— Следуйте за мной, — сухо бросил он. Северов повиновался, и они вместе поднялись по лестнице на второй этаж. Подойдя к единственной двери, лейтенант осторожно стукнул всего один раз и тут же открыл. Просторная комната освещалась яркими лучами утреннего солнца, проникавшими через два больших окна слева.

Справа от стола — могучий стальной сейф, который в добрые времена хранил деньги, а теперь, судя по всему, души человеческие.

— Господин полковник, согласно вашему указанию доставлен задержанный.

— Извините, господин полковник, меня никто не задерживал, я явился к вам добровольно и у меня конфиденциальное сообщение. — Северов покосился на сопровождающего.

— Франц, вы свободны, — полковник поудобнее устроился в кресле. — Слушаю.

— Господин полковник, я пришел, чтобы… ликвидировать вас. — Северов говорил медленно, точно синхронизируя слова с действиями. Он извлек из кармана пистолет, ловким движением большого пальца выпустил из ручки магазин с патронами, который с грохотом шлепнулся на стол, положил рядом оружие и сделал шаг назад. — Но я решил поступить иначе.

Полковник преодолел шок, вызванный внезапностью, много быстрее, чем можно было ожидать. Как бы в подтверждение этого он небрежно переместил локтем в сторону пистолет и обойму, выложенные Северовым на край стола. Это был привычный жест, которым он сбрасывал в мусорную корзину бумаги, ставшие ненужными на столе.

— Я готов помочь вам свести на нет гнев вашего начальства.

— Вы? Моего? Каким образом? — брови полковника поднялись вверх, отчего выражение его лица стало насмешливым.

— Моим присутствием здесь.

— Боюсь, молодой человек, у вас завышенная самооценка. А у меня — заниженное количество времени, чтобы тратить его так безрассудно. Поэтому будет лучше, если вами займется наше специальное подразделение. — Теперь в насмешливую гримасу включились уголки рта, а в голосе появились нотки раздражения.

— Лучше не будет, господин полковник, поскольку я тот самый русский парашютист, от поимки которого зависит… именно… ваше…

— Что?.. — полковник подался всем телом вперед, выкатил глаза и уставился на Северова. — Повторите еще раз то, что вы сказали.

— Я — русский парашютист. Имею, помимо прочих заданий, ликвидацию вас лично. Но, как уже сказано раньше, рассудил иначе.

Полковник на мгновение замолчал, тупо глядя перед собой. Было видно, как он старается привести в порядок нахлынувшие на него эмоции.

— Почему выбор пал именно на меня?

— Вы входите в число наиболее опасных для Москвы людей.

— Так считаете вы?

— Так оценивают вас военные и политики в Москве.

— А почему вы решили перейти на нашу сторону?

— Я перешел на свою сторону. Я немец, мать моя немка, родом из Саксонии.

— Значит, немецкий язык оттуда.

— Совершенно верно.

— А откуда вы взяли тему о гневе моего начальства?

— Извините, господин полковник, но ваше начальство не проявляет особой конспиративности, находясь на занятой территории. Это известный синдром победителя. Тут ничего не поделаешь.

— То есть?

— С момента приземления и до вчерашнего дня я прослушал достаточно много переговоров, звучавших в местном эфире. И это с помощью обычного приемника. Поверьте, благодаря ему я мог бы скрываться от преследования еще долгие месяцы, а то и годы.

— Предположим, — нехотя согласился полковник. — Ну уж если вы действительно «оттуда», то должны быть в курсе, какое представление сложилось там, у вас, о нашем командовании и об отдельных его частях, в особенности после нашей попытки «сходу» взять Москву.

— Полное представление, в том числе и о вас лично.

— Обо мне? Откуда?