Каждому свое

— Я не сразу оценила ваш сарказм, но вы попали в точку. Я подготовила ему необыкновенный сюрприз. Только вот не знаю, рассказывать вам или?

— Если есть сомнения, то лучше воздержаться.

— Ну вот, я хотела пококетничать, а вы сразу уж песок на зубы сыпете. Вот теперь уж я обязательно расскажу вам. Но сначала, — она подняла рюмку, — за наших родителей. Мы преподносим им неприятности, а они продолжают нас любить.

— Парадокс природы.

— Верно. Сегодня утром я узнала, что тут через дорогу в лесу расположился лагерь для знаменитостей, в котором находятся итальянская принцесса Мафальда фон Хессен с обслугой, бывший премьер-министр Франции Леон Блум, но, главное, потомственный промышленный магнат Фриц Тиссен, с которым наша семья очень дружила. В детстве я часто сидела на коленях у дяди Фрица, который обожал меня и тепло относился к моему отцу. Фриц Тиссен был первым, кто серьезно финансировал партию. Фюрер постоянно лично с ним встречался. Однако от переутомления Тиссен вдруг заболел психически и стал резко выступать против тех, кого ранее финансировал. Ну, словом, болезнь есть болезнь. И мы, потеряв его след, решили, что произошло самое худшее. Ведь ему за семьдесят. И вдруг я узнаю, что он здесь жив и здоров!..

— Но вы же его не видели, может, это только слухи?

— Как не видела? — Карин даже привстала в кресле. — Я долго уговаривала Руге, и он наконец согласился, проводил меня в этот, как он его называет, «заповедник тщеславия», где мы и пробыли почти час. Конечно, поначалу дядя Фриц не узнал меня, но когда я ему все объяснила, то очень тепло говорил со мной. Более того, просил передать папе, что скоро выходит отсюда, вновь берет в руки руководство концерном и обязательно свяжется сразу с папой. Представьте, какой это будет для него подарок!

* * *

Ранним субботним утром, когда солнце, прячась еще за горизонт, разбросало по небу холодные и острые, как ножевые лезвия, лучи, к служебным воротам концентрационного лагеря подкатил черный «Мерседес» с зашторенными окнами.

Сидевший рядом с водителем майор предъявил охраннику пропуск со штемпелем «Люди и груз проверке не подлежат». На пропуске и под штампом стояла подпись заместителя коменданта, которая почему-то не устроила вахмистра. Он кивнул. Двое автоматчиков усилили прочность шлагбаума своими телами, после чего сам вахмистр направился в охранное помещение. Вскоре он вернулся и легким кивком санкционировал одновременно и поднятие шлагбаума, и проезд автомашины, не добавив при этом прежнему безразличному выражению лица даже слабых намеков на доброжелательность или неприязнь.

Машина выехала на узкое асфальтированное шоссе, повернула налево и, минуя виллы блюстителей лагерного порядка, уверенно двинулась вперед. Проехав еще небольшой отрезок, машина несколько притормозила перед дорожным указателем «на Веймар», затем повернула направо и покатила по сырому от утренней росы пустынному шоссе.

Воздух вокруг был насыщен хвойным ароматом, который щедро распространяли деревья, выстроившиеся в густо зеленую шеренгу по обе стороны шоссе. Ехали молча, и вряд ли кто-либо из пассажиров мог отгадать мысли, владевшие в тот момент его попутчиками.

В Веймар прибыли с первыми лучами солнца, осветившими медленно пробуждавшийся город с брусчатой мостовой, отшлифованной временем и отмытой дождями. Миновали центр и остановились у небольшого гостиничного дома, рядом со зданием вокзала.

Пассажиры выгрузились быстро, ибо багажа у них не было. Едва попрощавшись, шофер лихо развернулся на небольшой привокзальной площади и заспешил домой, опасаясь, что неприятно молчаливые люди передумают и запросятся в обратный путь.

За стойкой в гостинице приезжих встретила еще заспанная, но уже накрашенная дама.

— До какого числа желаете оставаться у нас?

— До первого поезда на Берлин.

Дама бросила взгляд на настенные часы, а затем на висевшее перед ней расписание поездов.

— К сожалению, господа, утренний поезд только что отошел от перрона, и если вы захотите дожидаться следующего, оставаясь в гостинице, вам — она сделала выразительную паузу, — придется платить за целые сутки.

— А когда следующий поезд? — поинтересовался Генрих.

— В восемь вечера, через десять часов.

— Мы остаемся. И пожалуйста — три билета, купе до Берлина, — Генрих выложил две купюры на стойку.

— Тогда я готовлю вам завтрак, — засуетилась при виде денег хозяйка.

А майор и двое штатских в костюмах разных цветов, но весьма схожих по фасону, поднялись в свои номера.

* * *