Каждому свое

— Странно, ведь вы же сами говорили, что к серьезным делам надо относиться с юмором.

— Не всякую ахинею, которую я несу, надо запоминать.

— Ладно, ахинею выбрасываем.

— Иди, Бога ради, — по-отечески махнул рукой Григорий.

— Да, грустный весельчак. Смеется печальными глазами.

— Как ты все разглядел! Он отца очень любил, потому и глаза такие грустные. Ладно, оставим это, вернемся к нашим делам, а то скоро светать начнет. — Григорий посмотрел на темное окно, поежился и положил ногу на ногу в знак готовности слушать. Несмотря на паузу, Генрих продолжил рассказ именно с того места, на котором его прервали.

— Шниттке, будучи знаком с личным фотографом фюрера Генрихом Гофманом, рассказывает, что после смерти жены фотограф горько запил. И только под большим секретом рассказывал о личной жизни своего патрона. Так, он поведал Шниттке, что во время последней встречи фюрер всю вину за поражения в России возложил на немецкую военную разведку, которая дезориентировала его, недооценив боеспособность русской армии и упорство русских при оказании сопротивления неприятелю.

Знал бы он это заранее, крепко подумал бы, начинать ли войну с Россией или воздержаться.

Фюрер жаловался на то, что некоторые генералы неточно следуют его указаниям. Так, несмотря на его приказ 4-й танковой группе двигаться на северо-восток, группа была поделена и двумя корпусами двинулась в разных направлениях. В результате планировавшийся мощный удар из района озера Ильмень не состоялся.

Пассаж относительно обвинений фюрера в адрес военной разведки Шниттке поспешил доложить Канарису и был поражен его реакцией.

Адмирал долго молчал, с трудом борясь то ли со страхом, то ли с отчаянием, но наконец взял себя в руки.

— Признаться, Шниттке, с каждым днем меня все меньше занимает война с Россией, которую начали без учета моих соображений. Что же касается обвинений в адрес военной разведки, то ведь их и в помине не было, пока наша армия успешно наступала. Когда же она натолкнулась на сопротивление русских, зимние холода под Москвой и вынуждена была временно, подчеркиваю, временно, отступить, то вместо анализа причин наших неудач все силы были брошены на поиск виновных.

— У нас тоже из-за поражения на фронтах расстреляли немало генералов, — грустно констатировал Григорий, будто боялся хоть в чем-то уступить немцам.

— Что ж, в своих стрелять проще, чем в противника. А главное, безопаснее, — бросил Генрих и, не прерываясь, продолжил: — Далее адмирал изложил свои дальнейшие планы. Говорил он при этом витиевато, крайне осторожно, но суть его идеи Шниттке ухватил.

— Я решил переориентировать вас и ваших людей с Востока на Запад. Соответствующие указания даны мною в Управление абвер-зарубежье. Вам же следует обратиться туда и получить конкретно разработанный план. Если все ясно, то можете идти.

Едва Шниттке вступил ногой во владения абвер-зарубежье, как натолкнулся в коридоре на резидента абвера в Болгарии Отто Вагнера, с которым, конечно, поддерживал давние дружеские отношения.

Кроме обоюдной симпатии, добрые отношения покоились еще и на том, что Вагнер был одним из немногих личных друзей Канариса, дружба с которым у них сложилась еще в догитлеровскую эпоху и считалась прошедшей испытание временем. Кроме того, будучи сотрудником абвера, Вагнер ухитрился получить ранг гауптштурмфюрера СС.

— Садись, давно не виделись, — Шниттке опустил голову. — Можем говорить здесь спокойно, наши спецы всю комнату с утра тщательно «обнюхали».

— Ты считаешь, что «соседи» к нам сюда без спросу наведываются?

— Нет, не думаю, — и он театрально затянул паузу — Не думаю, а точно знаю. Ребята, которые здесь утром работали, рассказали, что на прошлой неделе вытащили из полов и стен наших кабинетов девять микрофонов. Они нам недвусмысленно твердят: «Делайте выводы!».

— И мы делаем?

— Не всегда. — На протяжение нескольких минут он собирался с мыслями.

— Мне приказано вывести тебя на поле твоей будущей деятельности.

— Что ж, будем пахать на поле будущего!

— Твой оптимизм и раньше-то меня восхищал. Но давай перейдем к делу. Ты знаешь, что наш шеф совсем недавно чуть было не сложил голову из-за евреев. Но не сделал из этого нужных выводов.

— То есть?

— Сегодня вновь возвращается к ним. Правда, теперь между евреями и абвером устанавливается толстая прокладка, точнее стена. Все дела и учетные карточки на них уничтожены и посему связь с ними формально прекращена, а на деле возлагается на тебя и твоих людей. Результаты докладываются шефу, и только ему. Ты понял?

Шниттке отрицательно тряхнул головой.

— Практически, фактически, формально — какое-то нагромождение слов и понятий. Давай упростим конструкцию. Итак, я работаю негласно с лицами экзотической национальности, официально отвергнутыми абвером как «непригодный материал». Так?

— Перфект!

— И полученную от них информацию в анонимном виде, то есть без подписей, псевдонимов передаю.

— Мне, — резко перебил его Вагнер, — а до того я передаю тебе группу информаторов-иудеев и умываю руки! — он весело продемонстрировал, с каким наслаждением и как ловко он это проделает.