Каждому своё (СИ)

Билл любил давно. Ему всего десять было, а Тому четырнадцать, когда они познакомились. Группу создали специально для участия в детском конкурсе просто ради массовки, на их победу никто не ставил, но они, совершенно неожиданно для всех знающих и сведущих и вопреки всякой логике, получили приз зрительских симпатий. Продюсеры насторожились и решили попробовать - чем черт не шутит?..

К концу продлившегося три месяца конкурса Билл уже был влюблен по уши. Но, в силу возраста, сразу и не понял, что это и есть она - светлая и чистая, просто смотрел Тому в глаза, стараясь выслужиться при каждом удобном случае, а тот позволял крутиться под ногами: почтительное обожание, неважно чье, льстило его самолюбию. Только подколки Георга на тему «личного щеночка» Билла ранили больно.

Со временем он научился конспирации. Перестал смотреть так явно. Начал огрызаться время от времени, когда Том совсем уж борзел. Про щеночка все забыли, даже Георг заглох. Том так вообще со всеми общался достаточно ровно, язвил, иногда обзывался, но границ разумного не переходил. А Билл любил. С каждым годом все сильнее.

Он прокололся четыре года назад. Дурацкая привычка вести дневник. Биллу тогда только-только исполнилось тринадцать. В крошечную, размером меньше ладони, книжечку в кожаной обложке он записывал свои стихи и обрывки мыслей. Стихи иногда выходили стоящими, из двух даже настоящие хиты получились, а мысли все, как одна, были про Тома.

В тот роковой для него день Билл страшно устал. До пропавшего голоса, тошноты и головокружения. Мыслей в такие моменты появлялось особенно много, и необходимо было выплеснуть хотя бы часть из них. Билл, толком не соображая, что конкретно пишет, начеркал пару строк в дневнике… и забыл его на подоконнике в студии. Том нашел. И прочитал. Он ничего не сказал, когда возвращал дневник, только полоснул злобным и каким-то совершенно чужим взглядом и дверью громко хлопнул, когда из комнаты выходил. Дневник Билл больше не вел, ни разу нигде не записав ни одной своей настоящей мысли, но, несмотря на это, с тех пор для него начался его личный, персональный ад.

Про прочитанное Том ничего никому рассказывать не стал, – про секретную любовь Билла в группе до сих пор не знал никто, – но вот отношение его изменилось кардинально. Если раньше он просто не обращал на Билла внимания, то теперь делал это как-то подчеркнуто и особенно обидно, за четыре прошедших года ни разу не обратившись напрямую. Только иногда, вскользь, будто и не для Билла вовсе, а так, в никуда, бросал очень злые замечания. В основном про геев и их убожество, благодаря чему прослыл настоящим гомофобом, но Билл-то знал, что говорилось это всё не ради красного словца, а именно для него. Кроме этого Том не упускал ни одной возможности продемонстрировать свою очередную, непонятно какую по счету подружку.

Ситуацию усложняло то, что Том всегда был рядом. На сцене, в мыслях… даже если физически был где-то далеко, Билл всё равно ощущал его присутствие и уже до смерти устал от какого-то полупризрачного существования, а Том, словно издеваясь, никогда не давал повода его отпустить. К себе не подпускал, но и не прогонял так, чтобы Билл понял: всё, пора уходить насовсем.

Иногда ему очень хотелось, чтобы Том уже сделал хоть что-нибудь, пусть даже ударил. Нужно было что-то реальное, настоящее, что можно было бы ощутить и потрогать. Даже если это будет боль. Но тогда Билл смог бы ее почувствовать и запомнить, и впоследствии держаться, как за спасательный круг, напоминая себе, что шансов у него нет. И, может быть, в этом случае у него бы получилось шагнуть дальше и начать, наконец, жить.

Но потом Билл пугался своих мыслей, скулил от ужаса, представляя, какой будет эта самая жизнь, если нельзя хотя бы просто посмотреть, и продолжал существовать дальше, молчаливо наблюдая за Томом со стороны и терпя его выходки.

Том не всегда вел себя по гадски. Были и светлые моменты. Например, когда он играл на своей гитаре, не той, сценической и очень крутой, а первой, плохонькой, старенькой и самой любимой. Стоило коснуться ее струн, как его лицо озарялось такой неподдельной нежностью, что хотелось плакать. Билл смотрел на него и мечтал, что когда-нибудь, хоть на минуточку, Том и на него посмотрит так же.

А еще, когда Том играл с собаками. Без страха, даже перед большими и незнакомыми, с какой-то ласковой строгостью и взаимной симпатией. Говорят, что собаки всегда чувствуют хороший человек или плохой. К обычно агрессивному, часто матерящемуся и говорящему всякие пошлости Тому собаки перли дружным строем, с первого взгляда принимая за своего. Для Билла это был очень существенный показатель.