Каждому своё

В минутной паузе Орлов внятно слышал скрип сапожек императора и противный треск пожаров. Внутренне он готовил себя к восприятию той перемены, какая должна произойти в сознании Наполеона, потерпевшего крах в стратегии, – теперь он станет искать не военного, а политического решения, и если не сыщет решения в политике, то будет вынужден вернуться опять-таки к военному разрешению войны.

Наполеон нюхнул табачку, протянул табакерку:

– Прошу! И долго вы собираетесь отступать? Неужели не понятно, что этим отступлением русские полководцы бесчестят и позорят свою армию? Вы дрались на дуэлях, Орлов?

– Как и все молодые офицеры, сир.

– И что делали после поединка?

– Пили шампанское, становясь друзьями.

– Именно это я и предлагаю вашему царю.

Наполеон пустился в длиннейшие рассуждения, что ему надоело гоняться за Барклаем, а теперь за Кутузовым, как за «солеными зайцами», лучше честно скрестить оружие.

– А когда мы скрещивали его нечестно, сир?

– Ну, хорошо, – мягко произнес Наполеон и даже потрогал аксельбант на груди Орлова. – Теперь, – сказал он, – я согласен на мирный диалог даже без генеральной битвы.

Вот оно, политическое решение! Созрело…

Орлов напомнил о приезде Балашова в Вильно:

– Надеюсь, он предупредил ваше величество, что визит его – крайняя уступка России, и могу заверить, сир, что Россия не станет рассуждать о мире до тех пор, пока хоть один ваш солдат останется на русской земле с оружием.

Орлов возвращал его к военному решению, и Наполеон стал волноваться, его сапожки скрипели отчаянно:

– Орлов, не смейте дерзить мне… Я напишу государю, и он вас накажет! Я не многого и требую от вас: донесите до своего царя, что я согласен распить шампанское. Наконец, его заблуждения извинительны, а я люблю и уважаю русских.

– Вы этот тезис и доказали, сир!

– Оставьте дерзости. Вы сейчас в моих руках, я могу позвонить, и вы поедете в Нанси следом за Тучковым. Но я могу при встрече с Александром дать вам и самую лучшую аттестацию, что ускорит вашу карьеру. – Орлов ответил ему, что помириться с царем он может, но вряд ли он способен сейчас примирить разгневанный русский народ. – С таким характером, Орлов, вы карьеры не сделаете, – ответил Наполеон, вроде бы даже с искренним сожалением. – Так где же вы решили заканчивать войну? На Иртыше? На Камчатке?

Орлов глянул на карту, накрыл Париж ладонью:

– Разве этот город плох для подписания мира?

– Но это же смешно! – воскликнул император, не смеясь. – Я скоро буду в Москве, а вы станете паиньками. Я уже не сержусь на царя. Я простил его. Прощаю и вас, Орлов.

– Сир, а я-то чем провинился?..

Отпуская Орлова, Наполеон все время с настойчивостью (почти заискивающей) просил – очень просил! – Орлова убедить Кутузова и царя в необходимости мирного решения войны, и в этот момент Наполеон совсем не был похож на того самоуверенного властелина Европы, каким жители Европы привыкли его постоянно видеть… Обо всем этом Михаил Федорович и доложил Кутузову, который велел Орлову нагнуться:

– Я тебя, сынок, поцелую. Иди с богом, отдохни…

Далее было Бородино, далее была Москва.

* * *

Расстояние от Москвы до Парижа курьерская почта Наполеона покрывала ровно в 15 дней с поправками в два-три часа. Пока в эту регулярность не вмешались казаки графа Платова, иные эстафеты прибывали в Москву даже за 14 дней, после чего курьеры сваливались, как мертвые… Франция (да, пожалуй, и большая часть Европы) жила в полном неведении того, что сталось с «Великой армией», но бюллетени императора были успокоительны: русские побеждены, а Москва город богатый.

В таком же неведении находилась и Александрита Моро, задержавшись с девочкой в гостинице Бордо, где и ожидала из парижской канцелярии Дарю позволения ехать на воды. Конечно, откуда же было знать женщине, что где-то скачет курьер из России, а в его сумке лежит распоряжение императора о заточении ее в казематах Венсеннского замка…

Бискайский залив по ночам громыхал зимними штормами. Крыши вечернего города поливали затяжные дожди. В саду гостиницы мокли опавшие сливы. Уложив дочь в постельку, Александрина распустила перед зеркалом длинные волосы, тоже готовясь ко сну… В дверь крепко постучали.

– Я не одета, – предупредила Александрина. Мужской голос со странным акцентом ответил, что сейчас это не имеет никакого значения, и дверь открылась. Незнакомый человек от порога сказал:

– Ключ, мадам! Закройтесь изнутри. У нас нет времени, но вы должны безоговорочно довериться мне.

– Кто вы? – испугалась Александрина.

– Я не могу назвать вам себя, но это и не столь важно. Сейчас вас арестуют. Спасение – только в бегстве.

Со стороны сада что-то звякнуло в стекло, и она увидела верх садовой лестницы, поднятой до второго этажа.

– Не понимаю… что все это значит?

Незнакомец стоял спиною к дверям, решительный:

– Внизу полно переодетых сыщиков. Если мы спустимся в вестибюль, вы с ребенком и я с вами будем все арестованы. Остался последний путь – через окно…

Инстинкт подсказал Александрине, что этому человеку не только можно, но даже необходимо довериться.

– Но я же с ребенком… я его не оставлю!