Каждый день самоубийство

– Снимки найдены при обыске у Татулина, – бесстрастно сказал Демин. – Они сейчас подшиты в деле.

– И там... м-мы? – спросила Галя.

– Да.

– Стыд-то какой, – с трудом проговорила Лариса. – Какой стыд! А ведь нам-то, нам всегда говорила, что давайте, мол, подружки, повеселимся, давайте, подружки, погуляем. Веселились, гуляли... Потом к ней ехали... Утром на такси давала...

– Много? – спросил Демин.

– Тридцатку.

– Многовато... Вам не кажется?

– Это ведь только говорится так – такси... А на самом деле... – Галя замолчала.

– Боже, боже! – стонала Лариса.

– Да хватит тебе! Противно! – жестко сказала Зина. – Распустила нюни! Все ты знала. Все прекрасно знала. С самого начала. Просто тешилась дурацкой надеждой, что все это вроде шуточки, невинные пьяночки, что никто никогда не назовет эти вещи своими именами. Вот и весь нехитрый расчет. Мол, стыдно, когда люди знают, а когда все втайне, то и стыдиться нечего. Сама же говорила мне, что тридцать рублей на дороге не валяются... Говорила? Ну, отвечай, говорила? Наташка в морге, а ты здесь комедию ломаешь?! А если парнишка твой, восьмиклассник, узнает, ты не выбросишься в окно? Ну? Так и будешь тютю-матютю разыгрывать? Наташка мне рассказывала, как Равская ее обмишулила. – Зина повернулась к Демину. – Подсунула ей какую-то работу бросовую на две-три десятки, потом предложила эти же десятки обмыть. Наташка до того времени никогда не пила, быстро опьянела, к ним подсели какие-то итальянцы с тонкими усиками, заказали шампанского, потом поехали в эту конюшню... Наташка еще там хотела в окно сигануть, когда проснулась утром на заблеванном лежаке...

– А зачем вообще Равской понадобилась Селиванова? – спросил Демин.

– Наташка английский знала неплохо... А в этом ресторане на русском редко с кем можно договориться. И потом, она была молодая, красивая, всегда кто-нибудь подсядет.

– А с вами как было?

– Со мной еще проще. Веселье, танцы, машины по ночной Москве, опять эта вонючая конюшня... Ну что сказать – напилась я крепко... Равская ведь не пьет. У нее, видите ли, печень. Ей, видите ли, нельзя. Ей вредно. А нам полезно. Ну, не успела войти, а она мне и бросает... Чего, дескать, стоишь, иди раздевайся!

– Так и сказала?

– Так и сказала. Эти слова до сих пор во мне как заноза торчат. Как осколок. Что, говорит, тридцать рублей не хочешь заработать? А у меня, конечно, веселое настроение, все нипочем, море по колено и так далее. А потом было утро, похмелье, была неделя, когда не знала, куда деться...

– Потом все повторилось?

– Повторилось, – кивнула Зина. – Даже сама не знаю как. С парнем встречалась – разругались, нового не было... Самой вот-вот тридцать, а бабе тридцать – это больше, чем мужику сорок. В общем, жизнь показалась конченой, а тут опять Ирусик звонит и на бабью долю жалуется, давай, говорит, кутнем и всем им покажем, пусть, дескать, все они знают... Ну а когда кутнули и я прихожу к ней в соседнюю комнату – она там лиры пересчитывает, не обманули ли гости дорогие...

– И тридцатку на такси?

– Да, отвалила она мне тридцать целковых.

– А лиры куда девала?

– У нее же этот прихвостень... Татулин. Он и сбывал... А о снимках я знала. Лариске не говорила, Гале тоже, Наташка вообще... У меня с Ирусиком быстро дело до снимков дошло. Сумасшедший случай – подружилась с французом... в один из наших вечеров. Причем всерьез, о женитьбе разговоры вели... Он в Москве при какой-то комиссии по торговле... Но это неважно. С Ирусиком я встречаться перестала. Ни к чему. И кутежи ее, и пьянки даровые, и ухажеры с лакированными ногтями – все это мне уже было ни к чему. И что вы думаете – находит меня. Издалека начинает, как обычно... Иезуитские манеры. На долю бабью жалуется, дескать, забыться хочет и... с собой клиент. Я отказываюсь. Она настаивает. Я вешаю трубку. Она приезжает. И когда все доводы кончаются, вынимает из сумочки снимочек... Видела я себя. Вы тоже, наверное, видели? Ничего, похожа. Снимок, конечно, я порвала, а она вынимает второй, точно такой же... Тогда и говорит, что давай, девка, наноси штукатурку на физиономию – поехали. А не то через день твой француз получит очень любопытную поздравительную открытку... И я пошла. Пошла. Но если мне сейчас дадут автомат, – голос Зины стал тише, глаза сузились, – а вон к той стенке поставят Ирусика и скажут – хочешь, стреляй, а хочешь, не стреляй... Всю обойму. Вы слышите?! – Она приблизила свое крупное лицо к Демину. – Всю обойму до последнего патрона выпущу. И ни слова не скажу. Нет слов. И от нее ни слова не хочу услышать. Ни слова.

– Зина, почему Селиванова покончила с собой?

– До снимков дело дошло. И вся недолга. Снимочек ей Ирусик показала... Или сказала, что есть такой. Девчонка, она и есть девчонка... Много ли ей надо... Слишком уж наряды она любила – этим и купила ее Ирусик. Наверное, бывает в жизни каждой бабы период, когда кажется, что наряды – это очень важно... Вот в это время и повстречала Наташка нашу мадам.

– А что за человек – Равская?