Каждый новый день

Я всхлипываю еще какое-то время, прекрасно зная, что Марк твердо запомнит одно: он плакал по своему дедушке, и ему даже в голову не придет, что это был не он, а я. Мое присутствие полностью изгладится из его памяти.

Какой это все же странный ритуал – предание тела земле! Я наблюдаю, как гроб опускают в могилу. Потом мы читаем молитвы. Я занимаю место в очереди, когда приходит время бросить на крышку гроба свою горсть земли. Никогда больше столько людей не соберутся вместе и не будут думать о дедушке Маркуса одновременно. И хоть я его совсем не знал, мне жаль, что его здесь нет и он не может за себя порадоваться.

Мы возвращаемся в его дом. Очень скоро все разбредутся и разобьются на группы, но пока наши поминки – это что-то вроде сцены для выражения печали и сочувствия. Люди делятся воспоминаниями: порой в разных комнатах одновременно рассказывают одну и ту же историю. Многих из собравшихся я вообще впервые вижу, но это не значит, что я разучился работать с памятью. Просто в жизни дедушки Марка было гораздо больше людей, чем мог вообразить себе его внук.

После того как все поели и поговорили, подходит время выпить, и потом уж мы едем домой. Мать Марка не пила ни капли, поэтому она за рулем. Темнеет. Отец Марка то ли дремлет, то ли о чем-то глубоко задумался.

– Да, сегодня был длинный день, – шепотом говорит мать.

Мы едем и слушаем новости, их повторяют каждые полчаса. И вот мы уже дома.

Я пытаюсь делать вид, что это моя жизнь, мои родители. Но это все впустую, уж я-то знаю.

День 6025

На следующее утро мне трудно оторвать голову от подушки; ни рук не могу поднять, ни с места сдвинуться.

И все потому, что вешу я фунтов триста.

Бывали дни в моей жизни, когда я весил немало, но таким тяжелым я не был никогда. Такое чувство, что к рукам, к ногам, да и ко всему туловищу привязали мешки с мясом. Каждое движение дается с трудом. Потому что это вес не моих перекачанных мускулов, и я вовсе не похож на футбольного защитника. Нет, я толстый до безобразия. Громоздкий и рыхлый.

Когда я наконец осматриваюсь, а затем вглядываюсь внутрь себя, увиденное не вызывает большого восторга. Финн Тейлор безразличен ко всему на свете; и разнесло-то его потому, что он погряз в неряшливости и лени. Его огромные размеры можно было бы отнести на счет проявления какой-нибудь болезни, если бы он оставался таким, несмотря на отчаянные попытки что-либо изменить. Я уверен: если покопаться, можно и в нем найти что-то доброе, но пока все, что мне удалось разглядеть, вызывает, увы, омерзение до рвоты.

Я буквально заволакиваю это тело под душ. Каждое движение требует неимоверных усилий. Наверное, было время, когда Финн пытался бороться, но теперь уже любые мероприятия по снижению веса превратились для него в пытку, и ему осталось только сдаться на милость природы.

Через пять минут после душа я снова истекаю потом.

Не хочу, чтобы Рианнон видела меня таким. Но мне сегодня просто необходимо с ней встретиться. Я не могу отменять второе свидание подряд, особенно теперь, когда у нас все так зыбко.

Но я ее предупреждаю. Сообщаю, что сегодня я – настоящий гигант. И очень жду нашей встречи. Я недалеко от «Клевера», так почему бы не встретиться там?

Молюсь, чтобы она пришла.

В памяти Финна нет и намека на то, что он очень огорчился бы, прогуляй я сегодня занятия. Но я тем не менее иду в школу. Пусть отвечает только за собственные прогулы.

Все мое внимание уходит теперь на то, чтобы соответствовать своим габаритам. Приходится заранее продумывать самые простые действия: как поставить ногу на педаль газа, как пройти по коридору, чтобы ненароком никого не задавить.

Я постоянно ловлю на себе взгляды, в которых сквозит насмешливое презрение. Так смотрят на меня не только ученики, но и преподаватели, и совершенно незнакомые люди. Меня буквально окатывает волнами осуждения. Возможно, им неприятно видеть, до какого состояния довел себя Финн. Но в их презрении ощущается и что-то более глубинное, что-то похожее на защитную реакцию. Они видят во мне того, в кого сами боятся превратиться.

Сегодня я одет во все черное: не раз слышал, что темное стройнит. Однако этот закон, видно, писан не для меня, и я плыву по коридорам, как огромная черная субмарина.

Единственная отдушина в моей сегодняшней нелегкой жизни – перерыв на ланч, когда Финн встречается со своими друзьями Ральфом и Диланом. Они дружат еще с детского сада. Друзья любят потешаться над толстяком Финном, но я понимаю, что точно так же они вели бы себя, будь он тощим, как скелет. Им в принципе все равно, как он выглядит. Чувствую, что с ними можно хоть немного расслабиться.

После школы я возвращаюсь домой, чтобы снова принять душ и переодеться. Пока вытираюсь, в голову приходит неожиданная мысль: а что, если придумать и вложить в память Финна какое-нибудь подходящее к случаю шокирующее воспоминание? Вдруг удастся заставить его, например, поменьше есть? Но я сразу себя одергиваю: не мое это дело – лезть к нему с советами.