Каждый охотник

Ее голос прозвучал, словно из-под толщи воды, но вытащил на поверхность, как когда-то в детстве рука отца выцепила ее из-под волны за косу: назад к солнцу, пляжу, людям, поедающим виноград из мокрых целлофановых пакетов; лицо обжег порыв холодного ветра; вынырнув, она хлебнула свежего воздуха, и море из страшного хищника, на мгновение обнажившего свою суть, снова превратилось в невинного укрощенного зверька.

– Идешь? Май?

Интересно, а что было бы, если бы в тот день она не закрепила свои волосы ярким красным бантом и папе понадобилось бы чуть больше времени, чтобы заметить ее под водой? Что было бы – неясно, но зато ясно, чего бы не было: этой страшной покинутости, разрывающей твою грудь когтистыми лапами каждую секунду каждого нового дня, и без нее было бы хорошо, очень хорошо.

– Майка!

С большим трудом она заставила свое онемевшее тело повернуться на голос Агаты и увидела, что папы нет, что мамы нет, что пляж с шумом волн и гамом отдыхающих исчез, а она на самом деле находится в будущем, в спортивном комплексе своего университета, и ей уже восемнадцать лет. Блондинка с Кошкой уставились на дверь раздевалки с ужасно сосредоточенным видом, словно водопроводчики братья Марио на паузе. Агата переводила умоляющий взгляд с Майки на ступеньки, как бы приглашая следовать за собой, но Майка завороженно вглядывалась в свое прошлое и была не в силах прогнать воспоминания о том теплом дне в Алупке.

Папа. Ему тогда сколько было? Тридцать четыре? Тридцать шесть? Она как-то судорожно выдохнула: нет, ей определенно нужно больше времени, чтобы избавиться от ощущения крепкой ладони на своем затылке, от узора из шрамов на внутренней поверхности его правого предплечья. А можно не избавляться? Ведь это все равно бесполезно, потому что этот узор выжег след на сетчатке ее глаз навечно. Пусть папа останется с нею, здесь. Хотя бы на минуточку.

Пожалуйста…

– Майка! – крикнула рыжая, едва успев схватить ее за талию, чтобы защитить от падения с лестницы. – Ступеньки!

Майка встрепенулась и поняла, что если бы не Агата, то она полетела бы вниз. Стараясь не оглядываться, как в сказке, где таким образом можно разрушить заклятие, они спустились с лесенки и почти бегом направились к выходу из пустого ФОКа. Все это время Агата держала Майку за руку и не желала отпускать, тащила за собой, как прыгающий на веревочке воздушный шарик. И хотя Майка почти не смотрела ни на кафе, ни на корты, ни на коридорчики, уводящие на трибуны, с чувством ужаса она краешком глаза успела заметить Глебаса и Борьку, которые застыли, как истуканы, где-то у входа в свою раздевалку, а потом и охранника, онемевшего на пропускной.

На улице разразился штормовой ливень, и девочки мгновенно оказались в холоде и сырости, ливень за доли секунды свел на нет воспоминания о теплом паре душевой. Серая водная зыбь закрыла небо, стадион и здания вокруг казались тяжелыми и грязными осколками заброшенной цивилизации на заброшенной планете. Что-то темное и зыбкое, нависнув над ФОКом огромной грозовой тучей, производило гнетущее впечатление – стая ворон до сих пор кружила над кортом. Птицы наматывали монотонные круги и кричали громко и хрипло.

Едва взглянув на водоворот из дождя и темных точек в небе, так напоминающих людей в плащах и птичьих масках, Майка почувствовала, как к горлу подкатил новый комок тошноты. Птицы еще не увидели девочек, но уже были возмущены. Что же будет, когда они попадутся птицам на глаза? Майка перевела взгляд пониже, на стадион, над которым кружили остатки стаи, и непроизвольно охнула. Трасса за стадионом полностью исчезла, а на ее месте появилась насыпь, покрытая темно-зеленой, почти синей травой; у подножия насыпи пролегла железная дорога, утыканная трубами и черными светофорами.

– Господи, а это что такое? – воскликнула Агата, и Майка перевела взгляд на огромный каменный тоннель, разрезающий насыпь на две части. Из-за черных подтеков на серой краске он казался советским, совсем старым, по двум его сторонам вились лесенки, а из самого тоннеля с возмущенным гудением выползал поезд. Майка представила, что сейчас чувствуют сидящие в поезде пассажиры. Очевидно, они не планировали оказаться здесь, когда садились в вагоны, непонятно где и в каком времени.

– Куда делась дорога? – спросила Майка, не особенно ожидая, что Агата сможет что-то ответить. И впервые на ее памяти эта болтунья и правда не нашла, что сказать, отчего, может быть, и сама Майка очнулась.

Ей было страшно, ей было очень страшно, холодно и тоскливо; ее трясло, но сильнее всего были всепоглощающая усталость и злость на мир, который заставлял ее сражаться в одиночку непонятно с кем или чем и в котором мамы с папой не было рядом, а они могли хотя бы подбодрить ее в этой удручающей бесконечной борьбе. Она так устала.

Воронья стая заприметила девочек. Плавно разделившись на две части, птицы выстроились в клин и двинулись к ним навстречу. Майка с Агатой, не сговариваясь, помчались к главному корпусу университета, за которым располагалась парковка.