Каждый твой вздох. Там, где заканчиваются слова, начинается танец

– Я так не думаю. – Самой себе она кажется уродливой, словно вся боль, накопленная внутри, отражается и снаружи.

– Поверь, ты прекрасна, как сон! – восклицает он. Теплый свет его глаз сливается с пламенем свечей.

– Пойдем в номер?

– Сейчас?

– Ага.

– Почему? Здесь так хорошо. – Она рассеянно оглядывается вокруг.

– Но в номере будет еще лучше… – подмигивает он и улыбается. Затем берет ее за руку. Когда они поднимутся наверх, он скажет ей то, что собирался сказать. И спокойно примет все последствия. Маттиа нажимает кнопку вызова, не сводя с нее глаз. В этот вечер ее пропорции кажутся ему еще совершеннее, чем при лунном свете: мягкие, четкие, постоянные. Кажется, он никогда прежде не видел женского тела с таким идеальным сочетанием нежности и атлетической гибкости: округлые плечи, маленькая и высокая грудь, упругие ягодицы, длинные ноги. Ее тело – не тощее и не вялое, оно так гармонично сложено, что захватывает дух. Едва двери лифта открываются и они входят внутрь, он обхватывает ее за талию, прижимает к зеркальной стене и начинает целовать, но поцелуй этот длится лишь несколько быстротечных секунд. Ровно столько, сколько лифт поднимается до второго этажа. Затем двери снова открываются. Они выходят, несутся по коридору, взявшись за руки, и вбегают в комнату. В полулюксе с видом на Эйвиссу пахнет чистотой, цветами, пряным мылом, шелковыми простынями.

Маттиа подходит к ней, притягивает к себе и целует губы, глаза, нос, скулы, снова губы, шею и плечи. Затем проникает рукой под платье и поднимается вдоль бедра. Она чуть раздвигает ноги, откидывается назад, прерывисто дыша, и замирает. Он опускается, проводит языком по изгибам и контурам ее бедер, то медленно, то быстро, растворяясь в ощущениях, которые становятся все острее. Ее пронизывает все более сильное напряжение. Она обхватывает его голову руками и притягивает за волосы, тяжело дыша, будто хочет высосать из него воздух, обуреваемая противоречивыми чувствами.

Так они замирают на неопределенное время в игре сосуществования, в безграничном пространстве, их ауры соприкасаются и теряются.

– Что с тобой? – спрашивает он, чувствуя, что она бесконечно далека, ее как будто нет, и в то же время она есть где-то в другом месте, в мысленном пространстве за пределами этой комнаты. По правде говоря, с того самого момента, как приехала сюда, три дня назад, она какая-то странная, недосягаемая.

Она отстраняется от него, делает глоток джина прямо из бутылки, стоящей на столе: сухой, ледяной напиток обволакивает горло, режет лезвием стенки сжавшегося желудка.

Она ставит бутылку на стол, снимает босоножки, босиком подходит к распахнутому окну и смотрит на улицу. Контраст между восторгом этой ночи и грузом нерешенных проблем, который наполняет комнату, ощущается еще сильнее. Маттиа подходит к ней, обнимает сзади за талию и легонько целует в шею.

– Ну что такое? – шепчет он ласково ей на ухо. Она старается дышать глубже, вдыхая сладкие ароматы, витающие в воздухе, чтобы успокоиться, но вместо этого только еще сильнее напрягается.

Тогда она поворачивается к нему и не выдерживает:

– Три дня назад я узнала, что у меня два отца.

– А? – Он ошарашенно смотрит на нее, не вполне уверенный, что правильно расслышал. А даже если правильно – услышанное кажется ему абсурдом.

– Да. – Подтверждает она абсолютно серьезно, и глаза ее блестят. – Одного из них ты знаешь: это Дэвид.

– Бьянка, что ты такое говоришь? – Он растерян, сбит с толку, совершенно потрясен. Не знает, что сказать и как быть.

– Я и сама не хотела верить, когда Амалия мне сказала, но это так. – По ее щеке медленно бежит слезинка. Она ее сглатывает, чтобы сдержаться.

– Ты поэтому ушла из ее дома? – Маттиа берет ее за руку; из него словно улетучились последние искры той радости, какую он испытывал еще несколько мгновений назад.

– Да, поэтому. – Она делает вдох, сглатывает, чтобы прогнать слезы, застрявшие в горле, и начинает рассказывать ему о том, что ее гложет. Эта ужасная правда словно перетекает из нее в него, капля за каплей.

Маттиа молча слушает, его широко раскрытые глаза – большие, теплые – прикованы к ней.

– О, Бьянка, – говорит он наконец и крепко ее обнимает. – Ну почему ты мне сразу не сказала? Зачем держала все в себе?

– Потому что не хотела ни с кем об этом говорить. – Она закрывает глаза, полные мрачного света. Он мягко гладит ее волосы, целует в лоб.

– Наверное, стоит сказать об этом Дэвиду, – шепчет он. Эта мысль нерациональна, она идет от самого сердца. С секунду он думает об этом человеке: о том, как он воспримет такую новость. – В конце концов, ведь и он имеет право знать.

– И не подумаю. – Она отрицательно качает головой.

– Уверена? Вот так откажешься от этого шанса, что дарит тебе судьба?

– У меня уже был отец, его звали Раньеро, – сухо и непреклонно отвечает она. – Это он меня вырастил. И точка. Остальное не имеет значения.

– Да, но Дэвид – твой единственный живой родственник. – Он гладит ее по щеке, словно стараясь немного растопить. – На твоем месте я бы подумал…