Каждый убивал [Журнальный вариант]

Три бутылочки стоят на дверце холодильника. Шеренга на страже здоровья ребенка. Дожидаясь, пока молоко согреется, Анжела покачивается с прижатой к груди Ульяшей. Прислушивается.

Тишина. Полная, мертвецкая тишина.

А Олег?

В обмороке он, что ли? От горя? Может, все-таки не полный говнюк…

Капелька молока, выдавленная через соску на нежную кожу запястья, обжигает. Черт, перегрела, теперь надо остужать бутылочку…

Когда накормленная Ульяша уже посапывает с закрытыми глазками, Анжела наконец ловит ухом скрип двери, узнает командирскую Лилину поступь.

Только бы не разбудила ребенка!

На цыпочках она идет в прихожую, хмуро кивает головой прибывшей и, высвободив левую руку, прикладывает палец к губам: тише!

Взглянув на внучкино лицо, румяное, спокойно-сытое, Лиля сощуривается — улыбается глазами и морщинками, углубленными тяжелым предчувствием, — и показывает рукой в сторону спальни: мол, отнеси в кроватку. Сама же, снова построжев, идет в столовую.

А Анжела нарочно задерживается возле детской кроватки: нет сил снова переживать пропажу Ники, да еще в усиленном варианте, через увеличительное стекло Лилиного, материнского горя. Чем бессмысленно надрывать себя, лучше что-то полезное сделать. Ясно же, что бабушка заберет Ульяшу к себе. Значит, надо собирать пеленки-распашонки… Тяжесть ответственности спала, и Анжела двигается и соображает медленно, словно во сне…

Полисмены, в форме и в цивильном, затопали в прихожей, когда Анжеле уже нечего делать в детской — ребенок ухожен и спит, сумка уложена.

Появились сыщики довольно быстро. Но скорость — не спорость. Взяв власть в Никиной квартире, они как будто достигли своей цели.

Типичные большевики. Того и гляди начнут в вазы гадить. Вон один залез в холодильник и лопает клубнику, не таясь… Вор в полицейской шкуре. Анжела уже собралась одернуть мерзавца, как того окликнули: “Серега, дуй сюда!”, и он, затолкав в рот еще пару крупных ягод, смылся из кухни.

Куда приткнуть себя? Серегу поставили у входа в гостиную, чтобы держал оборону… От кого? Олег в прострации, Лиля с собой борется, чтобы в кататонию не погрузиться, ребенок не в счет… От меня, что ли?..

Куда мне, блин, деться? Ульяшу будить нельзя. Значит, опять на кухню.

Там уже и Олег. Трясется, но от водки отказывается. Подозрительно…

Анжелу так и тянет вцепиться в его русую, какую-то победительную шевелюру и порвать мерзавца на кусочки.

Досталася гадине виноградная ягода. Без него тут не обошлось. Скорее всего, сам не похищал, но к заказу… к заказу причастен! К заказу на похищение или на убийство?

Чтобы сдержаться, она выходит вон из кухни. Стражник отлучился со своего поста у двери в гостиную, и, пока ее не заметили, она сливается с дверным косяком. Наблюдает.

Невысокий худощавый парень в светлой клетчатой курточке нагибается за красным кирпичом, легко выпрямляется, нюхает его, рассматривает…

Анжела тоже втягивает носом воздух. Еле слышно пахнет мочой. Откуда? Нахмурившись, она оглядывается. Наверно, еще не улетучился запах описанной Ульяши… Да нет, дети пахнут по-другому…

Не понимая смысла действий следователя, Анжела переключается на его куртку. Сдержанная, узнаваемая клетка. Уж прямо “Берберри”, что ли?

Присмотреться к обладателю фирменной вещи не успевает: глянув в ее сторону, но не встретившись с ней взглядом, тот отходит к столу, садится спиной к входу и что-то пишет в свой блокнот. Диковатый… Глаза глубоко сидят, как будто затаились перед чем-то… Интересно…

Не прогнал хотя бы.

Мысли снова возвращаются к главному: где Ника? Похитили? Убили?

Кто?!

Олег? Сам? Да у этого хлыща нет ни силы, ни смелости, чтобы на такое решиться.

Не суетись! Выхватывай информацию! — приказывает себе Анжела и присматривается к толстухе, телеса которой еле сдерживает джинсовый сарафан с вещевого рынка — вон, шов сбоку кое-как подлатан черными нитками. В одной группе — два мира… Как везде… Тетка двигается удивительно ловко для своей комплекции, быстро находит правильный ракурс, лучшее освещение и фотографирует каждый предмет в отдельности: кирпичи на ковре, распахнутое окно, осколки хрустальной вазы на паркете, выдвинутый ящик антикварного бюро…

— Олеговна, как с отпечатками пальцев? Есть что-нибудь стоящее? — продолжая писанину, окликает толстуху следователь.

Голос у него глубокий, каждое слово словно бархатом обложено…

— Со шнура, может, удастся потожировые снять, а так отпечатков полно… Но, боюсь, делу они не помогут. Напрасная трата времени… Хозяйкин дружок тут все облапал. Лучше у него спроси — что искал?

И правда, что? Что Олег тут делал? Ящичек-то пуст, успевает рассмотреть Анжела. А где Никины драгоценности? Где ее знаменитый бушароновский сет?

Белый кожаный футляр тут — валяется на полу возле окна, выставив свое атласное нутро. Одна серьга держится в специальной прорези, другой не видно. Нет и колье “знак вопроса” с грушевидным изумрудом, обрамленным бриллиантами, и кольца из черненого золота с мрачным сапфиром, с изумрудами и замаскированной полостью для яда. Неделю назад Ника вроде придумала, чем заполнить ямку под камнем. Не успела?!

5. Глеб