Каждый второй уик-энд

Я ответила ей натянутой улыбкой, и мои пальцы потянулись к ожерелью, нащупывая подвеску.

– Я надеялась, что вы позволите мне повидаться с Черри. Я знаю, что она наказана, но…

Их мама нахмурилась и перебила меня:

– Черри больше не под домашним арестом. Она тебе не сказала?

Кинокамера впилась мне в ладонь, когда я крепче сжала кулон.

– Мы еще не разговаривали, поэтому…

Нахмуренные брови разгладились, и ее взгляд смягчился.

– Она в своей комнате. – Мама попятилась, распахивая дверь и приглашая меня в дом. – Проходи.

Поднявшись, я остановилась в нескольких шагах от распахнутой двери Черри. Когда мама Черри сказала, что она больше не под арестом, мне захотелось уйти. Это означало, что она могла бы позвонить мне или, по крайней мере, написать, чтобы извиниться. Но она этого не сделала. Выходит, не чувствовала своей вины. Я медленно попятилась. Возможно, все эти недели она избегала меня так же старательно, как я – ее.

Но потом я подумала о Шелли и о том, что согласилась сделать на следующий день, и поняла, что никогда не справлюсь с этой ситуацией, если отступлю сейчас.

Черри округлила глаза, когда увидела меня. Она выключила телевизор и спустила ноги с кровати.

– Привет, – сказала я. – Твоя мама разрешила мне подняться.

Она кивнула:

– Гейба нет дома.

– Я знаю. Я пришла повидаться с тобой. Ну, заодно занесла флешку с видео, но…

– Ты его закончила?

Я кивнула:

– Давно уже. Я просто…

– …не хотела приходить сюда. – Я видела, как она сглотнула, и ее руки вцепились в покрывало, сжимаясь в кулаки. – Джо, я…

– Подожди, ладно? – Я шагнула в комнату, все еще теребя подвеску. Мне будто не хватало воздуха, я не могла глубоко вдохнуть для того, что я собиралась сказать, но я все равно вдохнула. И когда воздуха оказалось мало, вдохнула еще. Я была зла на нее. Она не просто взбесила меня, но и сломила. Но пока я стояла в ее комнате, обставленной подержанной мебелью, с горой мягких игрушек, почти вытеснявших Черри с кровати, моя злость ушла – не полностью, но большая часть.

Я сделала еще несколько шагов и присела на противоположном от нее конце кровати, чтобы потрепать плюшевого фламинго – ее любимая птица, – которого я подарила ей на прошлый день рождения. Я пришила к его руке футбольный мяч, а на животе нарисовала маркерами талисман нашей школы. Получилось ужасно, и я хотела выбросить его, но Черри настояла на том, чтобы фламинго занял почетное место на ее кровати.

И он по-прежнему восседал там.

Мое сердце сжималось от боли, когда я смотрела на фламинго, и заныло еще сильнее, когда я перевела взгляд на Черри.

– Я знаю, что ты больше не под домашним арестом. Могла бы поговорить со мной.

Она еще больше сникла.

– Я ничего не понимаю. Я думала, что рано или поздно ты придешь, мы все выясним, поругаемся и снова помиримся. Но ты этого не сделала. – Мой голос сорвался. – И я знаю, ты не хочешь, чтобы я говорила о Менике, – и я не хочу говорить о нем, но буду говорить, даже если ты возненавидишь меня за это. Он мне не нравится. Мне не нравится, как он обращается с тобой, как заставляет тебя делать то, что хочется ему, лишь бы он был счастлив. Хочешь ты меня видеть в своей жизни или нет, злюсь я на тебя или нет, но я забочусь о тебе. Я не хочу, чтобы через пять лет ты оглянулась и пожалела о своем выборе. – Сердце забилось в горле, когда я вспомнила, как Шелли говорила мне, что потеряла все из-за моего отца. – Я уже видела такое и не хочу этого для тебя.

Черри уткнулась взглядом в колени, ее плечи сгорбились, как будто она собиралась с силами.

– Ты закончила?

– Нет. – Я отшвырнула фламинго. – Это еще не все. Черри, я… мне выпало непростое испытание. – У меня перехватило горло, и слова давались мне с трудом. – Я могла бы обратиться к подруге, чтобы та сказала мне правду, когда я лгала самой себе. – Я подумала о всех тревожных звоночках, предостерегающих от встреч с Гаем, и о том, что, возможно, если бы я рассказала об этом кому-нибудь, мне помогли бы увидеть его таким, каким он был задолго до той последней ночи в его квартире. – Потому что, как выясняется, гораздо легче указывать на чужие ошибки, чем признавать собственные. – Мои глаза угрожающе наполнились слезами, поэтому я скользнула взглядом по комнате, рассматривая шкаф, окно, комод.

И тут мой взгляд остановился.

Я подошла к комоду и уставилась на зеркало, облепленное фотографиями, билетами на концерты и записками, которые они с Гейбом оставляли друг другу. Я часто бывала в ее комнате и запомнила их, но и без этого могла бы заметить зияющие пустоты.

Все фотографии Меника исчезли. Всякий раз, когда они расставались, Черри не успевала убрать его фотографии, как случалось очередное примирение.

Я повернулась к ней, и мне не нужно было задавать вопрос, когда ответ был прямо передо мной.

– Выходит, мне вовсе не нужно было, чтобы ты прикрывала меня на время свиданий с Меником, – произнесла Черри уже не таким ровным, но будто пустым голосом. – Знаешь, что он сказал, когда я пришла к нему?

Сердце ухнуло вниз.